Проходящий сквозь стены - [85]

Жандармов еле добудились, и спросонья они не сразу взяли в толк, что происходит. Если бы не почтение, какое внушал профессор с его орденом Почетного легиона, они махнули бы рукой и отправили посетителей по домам. Капитан жандармерии слишком хорошо знал этих барышень из порядочных семей — по его мнению, Валери просто уснула в объятиях своего кавалера. Если бы не упрямство Антуана, который уверял, будто они растворились друг в друге и стали одним нераздельным целым, жандармы не решились бы на арест.

Капитан отнесся к делу серьезнее, когда рыбак принес в отделение женское платье, часы с изящным браслетом, золотую цепочку и серьги — все эти вещи были обнаружены на набережной в пять часов утра и принадлежали Валери. В полдень комиссар приступил к расследованию, арестанта вызвали на допрос. А поскольку Антуан упорствовал в своих чудных показаниях, комиссар заключил, что неслыханные выдумки арестанта служат доказательством его вины, — значит, он не покидал своей жертвы вплоть до момента, когда та сбросила платье, и ему известно, где сейчас находится Валери.

Антуана обвинили в похищении несовершеннолетней и перевели в тюрьму Ванна, ожидая, что море вынесет тело девушки на берег.

Первый месяц заточения влюбленные жили душа в душу и были почти счастливы. Время, проведенное в самой тесной близости, которая доставляла юной паре ощущения новые, прежде неведомые и будоражащие, стало также временем познания: Валери и Антуан наблюдали, учились понимать и быть чуткими, шлифовались друг о друга, стараясь уловить неуловимое, и совершали любопытнейшие открытия — вот как, оказывается, устроен противоположный пол.

Слова влюбленным были вовсе не нужны, в тишине они острее чувствовали свою нераздельность, но все же порой охотно болтали о пустяках — к примеру, о гоночных автомобилях, кино или политике. Разговоры помогали им создать иллюзию словесных поединков, по которым Валери и Антуан теперь скучали.

Время от времени пару водили к судье. Нельзя сказать, чтобы положение Антуана было совсем безнадежным. На берегу — там, где были аккуратно сложены вещи Валери, — не удалось обнаружить никаких следов борьбы; к тому же Антуан не попытался избавиться от вещей, и это явно говорило в его пользу. И судья, и защитник склонялись к выводу, что около десяти часов вечера влюбленные купались при свете луны и Валери унесло течением, а юноша просто боялся рассказать об этом. Иной раз судья открыто намекал Антуану, что оправдаться — проще простого, но тот упрямо стоял на своем и твердил: они растворились друг в друге. Врачи, которых попросили обследовать Антуана, заявили, что обвиняемый в здравом уме, и напрочь отвергли предположение, будто после несчастного случая, произошедшего во время ночного купания, у юноши помутился рассудок и теперь он бредит. По их словам, Антуан лишь паясничал — такое медицинское заключение стало камнем преткновения и выставляло Антуана в невыгодном свете. Судья возражал: паясничают для того, чтобы замести следы, — Антуану же заметать нечего. Адвокат, на беду, оказался человеком рассудительным и благоразумным, он неустанно повторял обвиняемому:

— Тактика, которую вы избрали для защиты, бездарна. Думаете, кто-то поверит вашим россказням? Да присяжные будут только со смеху покатываться.

— Как по-вашему, господин адвокат, у профессора Ле Керека хватило смелости признаться следователю, насколько его озадачило то, что он наблюдал в нашей комнате, а?

— Профессор поведал мне об этом с глазу на глаз и даже дал письменные показания. Но разве можно поверить в этот вздор? Ума не приложу, как использовать в наших интересах показания профессора. Могу в сотый раз огорчить вас: не надейтесь, что я стану защищать вашу точку зрения.

— Но чего вы опасаетесь?

— Мой непутевый друг, вы несете чепуху. Рассудите сами, ну какое мнение вы составили бы о господине, который заявил бы, что каждую ночь, с часу до пяти, он превращается в посудный шкаф эпохи Генриха Второго?

— Это непременно заставило бы меня задуматься.

Истек первый месяц заточения, и влюбленные поймали себя на том, что они испытывают странное чувство, — это был не разлад, а просто их отношения дали трещину, исчезла прежняя гармония, и близость, неизбежная при слиянии двух тел в одно, начала вызывать легкую досаду. Обоим стало ясно, что Антуан счастливее Валери. Такое открытие вызывало в каждом свои особые переживания, это еще больше отдалило их друг от друга, и обнаруженная трещина стала ползти дальше. Антуан был счастлив, окрыленный мыслью, что именно он — воплощение единства пары, и не сожалел о тех мелочах, которыми пришлось пожертвовать. Валери же чувствовала себя слишком оторванной от людей, потерянной для внешнего мира, с которым она хотела сохранить прочную связь; к тому же она мечтала о домашнем очаге, о муже, способном подладиться под нее, о ребенке, о настоящей семье, которая придаст жизни смысл, — всего этого ей теперь не хватало. Шли дни, в душе Валери копились горечь и отчаяние, и девушке стало казаться, что именно женщина должна быть ядром супружеского союза.

Однажды на рассвете влюбленные поднялись со своих нар и подошли к окошку камеры, где за железными прутьями белел лоскут неба. Неожиданно Валери охватило волнение, ей стало дурно, она почувствовала себя опустошенной и скукожившейся. Открыв глаза, она увидела Антуана, он стоял к ней спиной. Казалось, ничто не предвещало разделения, оно случилось внезапно. Запрокинув голову, Антуан смотрел на голубую прогалину в углу оконца. Со сжавшимся сердцем Валери подумала, едва сдерживая слезы: «А ведь он даже ничего не почувствовал и сейчас ничего не чувствует. Наверняка размышляет о нашей целостности». Наконец Антуан обернулся — и в тот же миг в камеру вошел надзиратель. Заметив голую девушку, которая пыталась спрятаться за арестантом, тюремщик чертыхнулся.