Проходчики. Всем смертям назло... - [54]

«Женюсь на Маринке, всем назло!»

На дверях общежития висела афиша: демонстрируется фильм «Добровольцы». «Схожу», — решил Вадим.

В оконной раме блеснул луч солнца, хорошо поставленным басом гаркнул магнитофон, скрипнула форточка, испустив еще один луч, голос умолк, прямо под ноги плюхнулась стайка воробьев, взлохмаченные птицы затеяли кутерьму, зачирикали, и во всем этом Гайворонский увидел какой-то смысл…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Расчетный отдел бурлил избытком новостей. Эту бурю подняла жена Дутова — Вера, сообщив подружкам о том, что будто бы Мащенко уходит на пенсию, а директором шахты назначается Станислав Александрович. И только одного человека не взволновала эта новость. Далека была в этом мире Лариса от дел общественных. Она невидящими глазами смотрела в окно и рисовала грядущие вечера и в них Виктора, такого сильного и нежного, его губы, теплые ладони, его голос, шепчущий самые желанные слова. По дороге к шахте одиноко маячила человеческая фигура, и Лариса подумала, что, может быть, это идет Витя. Хоть на один миг взглянуть в глаза друг другу, одно слово услышать. Девушка присмотрелась и тут же отмела сладкую мысль. Во-первых, он отдыхает после ночной, во-вторых, куда же он один, без Вадима…

Они вошли без стука, остановились у дверей. Борис сидел за столом, понурив голову, и плакал.

— Боря… — вырвалось у Витьки, он шагнул вперед, но, смутившись, остановился. — Что с тобой?

— Читай.

Борис взял со стола телеграмму, протянул ее Виктору. Вадим подбежал к ним.

Скачущими вверх-вниз словами в телеграмме сообщалось:

«Не приходя сознание больнице скончалась Ольга».

— Боря, ну… ты это… — Вадим разводил руками. — Ты… крепись…

— Я всегда чувствовал: нашу семью преследует какой-то рок, — сказал Борис и, мотнув головой, закрыл лицо руками.

— Крепись… — Витька придвинулся к нему вплотную, положил руку на плечо. — Слов тут не найти. Что ни скажешь, все не то. Не всякий огонь водой зальешь. Успокойся, Боря.

Борис, уставившись в пол неподвижным взглядом, молчал. Вадим, шевеля губами, читал телеграмму, словно никак не мог добраться до ее смысла.

— Может, врут? Разыгрывают?.. — сказал наконец.

— С такими делами не шутят, — ответил Витька.

— Три дня назад надо было ехать. — Борис устало поднялся, подошел к окну. — Думал, обойдется. Не обошлось. Никогда не прощу себе этого.

— Она болела? — спросил Виктор.

— Автомобильная катастрофа. Дочь трех лет осталась. И никого, кроме меня…

— Тебе нужно немедленно ехать. Чего ты медлишь? — Вадим загорячился, шагнул по комнате. — Билет взял?

— Денег туда-назад не хватает и в шахтной кассе нет. Только от бухгалтера вернулся.

— Как не хватает? Ты же хорошо зарабатываешь… — Вадим, удивленный, остановился посреди комнаты.

— Половину зарплаты отсылал сестре. Неделю назад купил костюм. И вот…

Витька молча посмотрел на Вадима.

— Сберкасса открыта? — спросил тот.

— Должна.

Вадим нырнул в дверь. Шахтеры помолчали. Кто-то заглянул в комнату, но войти не вошел, постеснялся. В коридоре монотонно и не зло спорили, просто так — доказывали друг другу какую-то пустячную истину, и чередующиеся голоса не очень настаивали на своей правоте, журчали, как заведенные, но не совсем исправные моторы. За стеной похрапывал аккордеон, срывался на лихой мотив «Цыганочки», но сноровки в пальцах у музыканта явно не хватало, и перебористое вступление к танцу не получалось. Аккордеонист был упрям и каждый раз, наткнувшись, как на стенку, на непослушную ноту, начинал все сначала.

— Ты извини нас, Борь… — опустив голову, сказал Витька. — Мы неправильно понимали твое отношение к деньгам.

— Оля росла без отца и матери… — Борис побарабанил пальцами по столу. — Когда я учился, она помогала, чем могла.

— Что же теперь с племянницей?

— Ума не приложу, — он горестно помотал головой. — Отец ее принудительно лечится от алкоголизма. Да разве ему можно доверить Настю?

— А где его родители?

— Они вряд ли подозревают о существовании внучки. Я их ни разу не видел, даже не знаю, где живут. В Казахстане, что ли…

Они вновь умолкли. Виктор смутно чувствовал свою вину перед Борисом. В чем она заключалась, было непонятно, но разговаривать с ним становилось трудно.

Борис сидел, ссутулившись, и Виктор заметил, что в голове его, особенно на висках, небольшими пучками серебрится седина. Раньше он этого не замечал. От глаз струились тонкие морщинки, нос заострился. Витька присмотрелся к уголкам опущенных губ, хотел представить Бориса улыбающимся и не смог.

В распахнутом пальто, с мокрым от пота лицом, вбежал Вадим. Молча прошел к столу, положил перед Борисом пачку денег.

— Бери.

— Что это?

— Четыре сотни хватит?

— Не возьму.

— Так любил сестру, что в последний путь проводить не хочешь? — Вадим говорил строго, будто по-учительски отчитывал нерадивого ученика.

— Не могу я…

— Можешь, должен, обязан… — Гайворонский смягчился: — Они мне ни к чему. Дурь нашла, мотоцикл хотел купить. Сам знаешь, зачем он мне? Шею свернуть.

Борис молча качал головой.

— Упрашивать, что ли, тебя? Будут — отдашь.

— Спасибо. — Борис сгреб деньги, не считая, сунул в карман.

— Вот еще что… Тут я встретил… — Вадим помедлил, будто ему было неприятно произносить дальнейшие слова. — Диспетчера… Максима Антонова… И уговорил, попросил подбросить тебя на его «Жигуленке» в город, к Аэрофлоту. Он согласился.