Проходчики. Всем смертям назло... - [41]

— О чем вы думали, когда эту прожору в лаву затягивали! — не унимался Дутов.

— Думали о том, что каждый из вас будет честно, с полной отдачей сил, работать на своем месте, — сказал Плотников, но взгляд опустил. — Что избавимся от лодырей, прогульщиков и чтобы штрек подвигался с достаточной скоростью. И еще, если тебе это так интересно, зачем комплекс затянули? Чтобы Родина получала побольше этого самого черного золота!

— Я сам, своими руками «это самое» колупаю! — вновь поднялся с места Кошкарев. — И мне обидно, что я натягиваю робу, опускаюсь в шахту, чтобы, как вы сказали, «на полную силу», а там арок нет, которые должны быть. Их почему-то не доставили, кто-то недоработал, недорассчитал, забыл распорядиться. А я бы этого «кого-то» в три шеи с работы погнал, а не отыгрывался на бригадире!

— Вы что же, товарищ Кошкарев! — Кульков медленно поднялся, уперся обеими руками в стол. — Против того, чтобы ваши коллеги рекорд проходки поставили?

Проходчик удивленно раскрыл рот, хотел что-то ответить, но слов, очевидно, не нашел и все с тем же удивленным лицом сел. «Чего с пацаном связываться? Сопляк еще указывать».

Кульков вытер лоб, нахмурился.

— Вам что же, уважаемый, — он нажал на последнее слово, — не до́роги интересы предприятия? Моя хата с краю! Вся страна, как один человек… — Кульков поперхнулся от негодования, на секунду умолк. — КамАЗ строят! — выкрикнул он.

— Какой там КамАЗ… — сидевший в первом ряду великан Еремин прыснул от смеха. — Гаврилка с Дутовым Ванюшкой вчера у кумы трешку на опохмелку не смогли выпросить…

Собрание понимающе гоготнуло. Кошкарев растянул было рот в улыбке, но быстро прогнал ее.

— Ты, Еремин, оставь свои шутки при себе, — урезонил Плотников. — Если что по существу желаешь сказать, иди сюда, говори.

— Мне тут сподручнее. Не отходя от кассы, — Еремин встал, огромной глыбой возвысился над сидящими товарищами. — Толковое дело ребятенки обмозговали. Прямо молодцы, как в хоккее. А то что? Правильно, вот ты про КамАЗ нам рассказал. Интересно. Дело-то какое закипело! А мы что?.. Вроде уж не мужики советские и не шахтеры совсем…

— Ерема, ты про расценки все обмозговал? — хихикнул сидевший сзади него Дербенев.

— А ты как хотел! — Еремин повернулся к нему. — Все по старинке, как при императоре-батюшке?

— Ты жил при нем? — спросил Борис.

Еремин не удостоил его ответом, отвернулся.

— Только не все оно богатство, что деньги. Сколько можно их копить? Хичник, и тот сознание имеет.

— Хищник, — поправил Кульков.

— Хичник, — повторил Еремин, стоя на своем. — Телевизор есть? Есть, — он сам себе ставил вопросы и, отвечая на них, резко рубил воздух кулаком. Рядом сидящие предусмотрительно отстраняли головы. — Ружжо двухствольное есть? Есть. Холодильник есть? Аж два. Ковры, барахло всякое я не считаю. Кардевон зарубежный есть? Есть. Я Валентине говорю: зачем он мне? Песни, говорит, про Штирлица выучишь и на вечеринках играть будешь. А у меня пальцы к ему не приспособленные. Целюсь одну досточку нажать, а зажимаю три. Гундят, машину купи. А на кой она мне? Такси развелось больше собак. Куда хочу, туда еду. Могу и выпить. Никто к морде трубку не будет совать. Опять же, ремонтируй ее, запчасти по блату доставай. Не желаю машины! Я что хочу сказать. Совсем не в деньгах цель. КамАЗ от нас далековато. Но мы что — хуже, что ли, не мужики, что ли, не шахтеры советские?! У меня все! — Он надел на голову шапку, тщательно заправил в нее волосы и сел.

— Очень яркая речь! — с серьезным видом сказал Борис. — Спасибо, Цицерон. Я плачу.

— Рокфеллер с аккордеоном! — выкрикнул Дутов. — У твоей кумы не то что трешку — снега зимой не выпросишь, вся в тебя!

Нарядную покрыл хохот.

— Что-то не слышно Федота Изотовича. Здесь он? — спросил Плотников.

— Где же мне быть, — откликнулся Чернышев. — Тут я.

— Скажи свое мнение, Изотыч, нам интересно его услышать.

— А что тут говорить? — шахтер степенно поднялся. — Коли не умеем сработать по плану, по расчетному, то нужны срочные меры. Иначе останемся без главного — без угля. Пьянство, прогулы и прочие несогласованности, как говорит ученый народ, действительно имеют место. Не умеем искоренить иными путями, надо наверстать другим: побойчее в забое работать. Это видно, как белым днем на макушке террикона. Спорить тут не о чем. Ради главного стоит поступиться мелочами. И крепежного материала на других объектах будет недоставать, порожняка также. Но это временно. Основное — качать, без перебоев уголь. Предложение ребят очень своевременное. Если сдюжим, то хвала нам и шахтерская слава. Дело тут совсем не в рекордах. Рекорд — в другом месте. Мы уголь без остановки должны на-гора качать. Вот вам весь мой сказ. — Чернышев сел.

— Правильно! — звонко выкрикнул Витька и часто захлопал в ладоши.

Его несмело поддержали.

Михеичев поднялся сам, без приглашения двинулся к трибуне. Плотников согласно кивнул головой: «Пора, Петр Васильевич, высказать свое мнение. Ты тут главная фигура».

— Дак, отсюда вот, — он ткнул пальцем в трибуну, — говорили о нехватке крепи, порожняка, несогласованности в работе, но почти все сходятся на том, что срочные меры необходимы. И как назвать это — рекордом или производственной надобностью — разницы большой не вижу. Комсомолии нравится величать это рекордом — пусть величают. Дак дело от этого не пострадает. А если они приложат к этому всю свою молодую энергию и силу, то только выиграет.