Прохладное небо осени - [48]

Шляпка у Инессы помялась и сбилась набок, пока она стояла, прижавшись лицом к его плечу, а он ладонью, как ребенка, поглаживал ее по спине.

Потом легонько оттолкнул от себя, чтобы взглянуть на нее.

– Изменилась? Постарела? – Она и правда испугалась: какой она ему видится? Поспешно поправила шляпу, решительно подставив себя под его взгляд. И пусть. Какая теперь разница?

– Изменилась, – сказал он, ласково поддразнивая, угадав в вопросе тайное ожидание другого ответа. – Глупыш. Милый мой глупыш.

Ни у кого никогда не находилось таких слов, какие находил для нее он. Не лучше или хуже, нежнее или нет, а вот только его слова и, наверно, только к ней. В Киеве все его письма пропали, Инесса хотела сунуть их в чемодан, бабушка не позволила ненужным его набивать. Да и все равно чемодан украли, не сохранила бы она Володиных писем.

– Нет, серьезно, – настаивала она. Когда на тебя так смотрят и так с тобой говорят, можешь больше не беспокоиться.

– Серьезно, – сказал он. – Такие женщины, как ты, с годами становятся еще лучше, я всегда это знал. А лет через тридцать ты будешь красивой пожилой дамой, и все равно на тебя будет приятно смотреть.

Она рассмеялась:

– Чепуха какая!... Ох, Володя, Володенька! Неужели это мы с тобой, здесь, снова видим друг друга? Как часто мне тебя не хватало, если бы ты только знал! – Она любовно прикоснулась к его плечу.

– Для тебя не будет неожиданностью, – сказал он, – если я признаюсь в том же, не правда ли? Но, пожалуй, как и у тебя, это было уже давно.

Холодной водичкой в ее разгоряченное лицо брызнул. Это он всегда умел. Как ни любил, а все в ней всегда замечал, видел. Может быть, это ей и мешало? Сознание, что никаких для него в ней тайн, с такой проницательностью он ее понимает, угадывает то, что от других можно спрятать? Плохое не меньше, чем хорошее. Андрей до сих пор, после многих лет рядом, всего не знает, – так, наверно, и надо, чтобы не уставать быть вместе. Знать и все-таки немножко не знать.

– Куда мы пойдем? – спросила она, заметно угаснув.

– Я ведь сказал правду? – Перемена в ее настроении не укрылась от него.

– Как всегда. Ладно. Это не имеет значения.

– Посидим немножно вдвоем? Ты не против? А к чаю нас ждут дома.

– Что ж, – согласилась она. – А где мы будем вдвоем?

– Приглашаю тебя в «Европейскую».

– Ого, как шикарно. В ресторане я, наверно, сто лет не была. – И предложила обеспокоенно: – На троллейбус сядем? – Все-таки для безногого отсюда до «Европейской» не близкий путь.

– Не бойся, не устану. Натренирован.

Они пошли по направлению к Невскому. Володя хромал совсем незаметно, шел уверенно, лишь слегка помогая себе палкой. Трудно и поверить было в то, о чем Инесса точно знала. Почему-то подумала: он, верно, и в трамвае не позволяет себе место уступить. Жалеть себя никому не разрешает. Немногие на его месте сумели бы так.

В ресторане «Восточный» было много народу и дым стоял коромыслом, но Володю здесь знали, им оставили столик и быстро приняли заказ.

В зале играла музыка, сновали между столиками официанты, громко переговаривались мужчины, женщины – все рядом и все как за Главным Кавказским хребтом, так они с Володей от всего этого далеко.

Она смотрела на его виски – в них пробилась седина, седина в темных волосах, она придавала его облику еще больше благородства. Наверно, так: одних горести и невзгоды гнут к земле, гасят блеск в глазах, озлобляют. Других как бы возвышают – мужеством, пониманием. Пониманием того, что не всем дано понять. Через многое надо пройти.

– Володя, – сказала Инесса, – я все хочу спросить тебя...

– Да, Инночка?

Но тут подошел официант, поставил на стол вино и закуски.

– Так что ты хотела спросить?

Нет, никак она не могла произнести вслух вопрос, который столько лет мучил ее.

– Ну что, милый мой человечек? – Володя разлил вино. – Почему ты ничего не ешь?

– Я не хочу есть, – сказала Инесса и сама услышала в своем голосе капризную интонацию, с какой только с Володей и говорила, ни с кем больше никогда. Она устыдилась, а Володе, похоже, доставила удовольствие.

– Сейчас принесут бастурму. Здесь ее хорошо готовят. – В ответ на каприз он понасмешничал, старое его оружие против нее, лишь им он Инессу и пронимал когда-то.

– Почему, – как бы не слыша, заговорила Инесса, – почему ты... когда... Почему ты не написал мне, когда с тобой все это случилось?

Володя отпил глоток красного, как сок граната, вина.

– Какой был в этом смысл? – Он прямо смотрел ей в глаза.

– Как какой смысл?.. Разве я была тебе чужим человеком?

– Ты?! Всегда ты была мне самым близким человеком.

– Тем более... – начала Инесса, он перебил:

– Я знал, что причиню тебе горе. Не хотел этого. Мое бы ты при этом не облегчила.

– Почему ты так говоришь? – обиделась она.

– Потому что и вообразить невозможно, сколько досталось моей жене, пока она снова сделала из меня человека. Ты бы этого не выдержала. И ты же знаешь, что я не мог быть уверен в том, что захочешь... И даже если бы захотела, вряд ли смогла бы...

Инесса сделала протестующее движение, он упрямо продолжал:

– На то, чтобы мужика выводить из истерики, из нервного шока, из черной меланхолии и прочей дребедени, нужен особый характер, нечеловеческое терпение и любовь, пожалуй, большая, чем у Джульетты к Ромео. Джульетта полюбила прекрасного, здорового, знатного юношу, а Галке надо было полюбить безногого недоучку. И вынести с ним все: физические и нравственные страдания, материальные тяготы, а порой такую безнадежность... Не день выносить, не месяц. Годы. Ты бы не сумела. Ты же росла в теплице. И всегда была немножечко эгоист... – Он не сказал – «эгоистка», чтобы прозвучало мягче. Ах, как хорошо Инесса знала его!..