Прогулки по Раю печали - [13]
Тим проверяет, пялится ли Стах.
Он пялится. Бестолково, убежденно и безнаказанно. Подперев рукой голову.
Стах смотрит, не спит ли соседка. Она — не спит, она лежа решает кроссворд. Стах вздыхает. Потом ловит озарение, похожее на приступ, подрывается, ищет рюкзак, в нем — бумагу и ручку.
Он раскрывает чистую тетрадь, ложится поудобней и пишет кривущую-кривущую записку. Вагон качает его почерк. Уверенно-размашистые палочки и петли теперь напоминают признаки безумия.
Стах тянет Тиму тетрадь с истребителем на обложке.
Тим принимает, открывает. Глядит на запись, потом на Стаха, потом опять — на запись. Тим тянет:
— Арис Лофицкий…
— Что?
Тим показывает ему, стучит по буквам пальцем. От каллиграфии там мало что осталось. Он спрашивает:
— Это чего такое?..
Стах усмехается:
— Нет, все-таки не бог…
Тим удерживает улыбку. А когда читает, она тает сама.
Стах просит: «Скажи, что все в порядке».
Тим сникает, ковыряет листы и молчит.
— Обижаешься? Из-за билетов?..
Тим качает головой отрицательно. Может, не обижается. Может, обижается — и не из-за билетов.
Стах замечает за рукавом его толстовки белый краешек растрепанного бинта. Тим наделал глупостей — следом за Стахом.
Тот протягивает руку: просит вернуть тетрадь назад. Тим отдает. Стах ничего не пишет. Он не знает — что, чего ждет Тим — не знает.
Но правда в том, что Тим сказал ему еще вчера. Он сказал: «Я так соскучился».
Стах выводит в такт мыслям: «Да». И не добавляет, что тоже. Вся смелость говорить с Тимом о тоске осталась там, на севере. Стах боится, что станет сложнее, если он переступит черту.
«Да.
Все держалось на соплях. Даже билеты. Но, пока держалось, это все, что у меня было. Потому что еще неделю назад не было и этого.
Когда ты согласился ехать, мне казалось, если я лишний раз пошевелюсь, если я что-нибудь скажу — все рухнет. Дома или у тебя — не важно.
Я знаю, что ты ждал. Но я не знаю, как себя с тобой вести, чтобы ты мог сказать, что все в порядке.
У меня, блин, паранойя, что ты в любой момент встанешь и уйдешь. В другой вагон или вообще».
Итак, у Стаха целый лист каракуль. Стах к ним относится скептически. Ему кажется, что все неправильно. Он начинает комкать лист — и, надорвав его сверху и снизу, замирает. Закрывает тетрадь. Смотрит на растерянного Тима. Словно задает ему вопрос.
Тим размыкает губы для вопроса и молчит. Смягчается, расстраивается. Спрашивает жестом: «Можно взять?»
Стах сдается без боя. Просто потому, что Тиму не плевать, что он там написал.
Тим внимательно читает. Несколько раз. Ищет ответ в окне. В Стахе — не ищет. Когда решает написать, осознает, что ручки нет. Стах тянет Тиму ручку и касается его плеча, чтобы он обратил внимание.
Тим берет. Устраивает тетрадь поудобней и пытается вывести буквы. Его хватает, наверное, на одно слово. А потом он сдается, ерошит себе волосы, поставив руку на локоть, изучает получившееся безобразие.
Тимов взгляд — вместо тысячи слов.
Тим спрашивает Стаха почти пораженно:
— Как ты это сделал?..
Стах защищается усмешкой:
— Надо же, все-таки бог…
Тим проводит по лицу рукой и, вероятно, точно знает, кто такой Стах.
Потом он старается над запиской. Это ему не очень помогает. И без того врачебный почерк скачет кардиограммой.
Стах тяжело, но довольно вздыхает, получив ответ. Разбирает ужасное «Куда мне уходить», растянутое волнами. Затем Стах пользуется случаем и помощью друга. Он спрашивает Тима, что за слова он тут поизуродовал. По одному.
Тим произносит губами.
— «Через».
Стах смотрит, убеждается, кивает, указывает на следующее.
— «Вагоны».
Стах вздыхает. Мучает Тима.
— «Еще раз».
Надо полагать, что концовка представляет собой жуткое сочетание «я не пошел бы». На последнем слове, правда, Стах стопорится. Наверное, так выглядит «точно» на Тимовом арабском.
— Тиша, тебе надо было в шифровальщики.
Тим тянет уголок губ. А потом снова грустит и вертит в пальцах ручку. Он задумчивый и тихий. Он ничего не объясняет.
Стах рисует человечка. Над ним — большую тучу, передавленную сбоку, как удавкой: тут ошейник. Дарит человечку поводок. И отдает Тиму тетрадь.
Тим озадачен и сбит с толку. Потом он вроде увлекается — и тоже пробует в художники.
Стах получает рисунок назад, смотрит: у человечка теперь русалочий хвост. Стах расплывается в улыбке. Пока не замечает, что на туче кто-то есть. Какой-нибудь неважный бог.
Стах не спрашивает Тима, кто из них повелитель гроз. Потому что ему вряд ли понравится ответ. Но Стах пишет Тиму, что словосочетание «тучный всадник» приобретает новые значения. Тим тянет уголок губ.
Стах отнимает у него тетрадь, переворачивает лист и рисует угловатое солнце с кривой улыбкой и веснушками. Под ним — пьяное окно. На окне — заснувшего кота. И потому, как про кота неясно, он подписывает для пущей убедительности, что принятая им форма не что иное, как «поза клубка».
Тим получает в руки результат и сникает. Стах кидает в него ручку. Ручка попадает Тиму в грудь. Тим ранен и убит. Он валится набок. Это не наигранно. Это Тим устал. В целом.
— Ты там молчишь и создаешь свои обиды?
Тим подпирает голову рукой. Тим поднимает вверх тетрадь и говорит:
— Я тут один.
Если не можешь взлететь — ныряй. Если не можешь больше ни дня выдержать, разрываясь меж двух миров, найди в себе смелость выбрать один и остаться в нём до конца. И даже после. А потом приходи к водам реки-под-рекой, сядь на берегу и вглядись в своё отражение. И в миг, когда увидишь себя настоящего, загадай единственное желание — чтобы сегодня не кончалось никогда… Да, нам суждено сгореть падающими звёздами в небе транскода, но прежде мы зажжём огонь в чьих-то глазах. Я знаю это. Я верю.
Однажды вечером мама Фикус укладывала спать маленькие листочки. Один из них не хотел засыпать, хныкал и плакал. И пока он спорил с мамой, налетел ветер и унес маленького Фикуса в волшебную страну, где правила злая Царица Кактусов. Чтобы вернуться домой, малышу нужно найти паучьего короля, но прежде преодолеть трудный путь, полный испытаний и приключений. По пятам за ним гонится армия тлей и коварный Господин Министр. Сможет ли малыш вернуться к маме?
Великая Отечественная война глазами подростка – моего отца, который всю оккупацию провёл в городе Константиновка, что расположен в Донецкой области Украины. Всё, что запомнилось о том, как люди жили и выживали. И как умирали. Это не художественное произведение, и в книге нет нет выдумок или художественных преувеличений (по меньшей мере, намеренных, хотя память иногда играет с нами дурные шутки). И в книге нет цензуры. Если что-то из описанного вызвает отторжение, это не вина рассказчика. Так было.
"В истории трудно найти более загадочную героиню, чем Жанна д'Арк. Здесь все тайна и мистификация, переходящая порой в откровенную фальсификацию. Начиная с имени, которым при жизни никто ее не называл, до гибели на костре, которая оспаривается серьезными исследователями. Есть даже сомнения насчет ее пола. Не сомневаемся мы лишь в том, что Жанна Дева действительно существовала. Все остальное ложь и вранье на службе у высокой политики. Словом, пример исторического пиара". Так лихо и эффектно начинаются очень многие современные публикации об Орлеанской Деве, выходящие под громким наименованием — "исторические исследования".
Настоящая книги повествует об истории зарождения великой христианской цивилизации и перерождения языческой Священной Римской империи в блистательную Византию. В книге излагается история царствования всех византийских императоров IV—V веков из династий Константина, Валентиниана, Феодосия, Льва, живописно и ярко повествуются многочисленные политические и церковные события, описываются деяния I, II, III, IV Вселенских Соборов. Помимо этого, книга снабжена специальными приложениями, в которых дается справочный материал о формировании политико-правового статуса императоров, «варварском» мире, организации римской армии, а также об административно-церковном устройстве, приведены характеристики главенствующих церковных кафедр того времени.