Прогулки по Испании - [41]

В то время стояла в Толедо одна из тех маленьких церквушек, которые до сих пор находят в глуши на севере Испании: массивные, круглоарчатые, с аркадами, покрытые чопорными фигурами готических святых. И епископом этой церкви в год от Рождества Христова 666-й был святой Ильдефонс, или Ильдефонсо. Говорят, что как-то ночью, в заутреню — в те дни заутреню пели в полночь, — внезапно на епископском месте появилась женщина, и было видно с первого взгляда, что это сама Пресвятая Дева спустилась с небес. Святой Ильдефонс только что написал великолепный трактат, убеждающий сомневавшихся в непорочности Богородицы, и все решили, что она пришла на землю благословить и вознаградить своего защитника. Как раз в тот миг, когда зажигают свечи перед девятым поучением, когда предстоятель должен надевать облачение, Богородица поднялась со своего места и покрыла святого богатыми ризами, сказав, что те «пришли из сокровищницы Сына Ее».

Люди, которые не верят в эту историю, указывали, что боги и богини Греции часто появлялись среди своих почитателей и иногда оставляли после себя подарки в виде одежды, такие как peplum[31] Артемиды или cestus[32] Афродиты; это предполагает, конечно, что Пресвятая Дева следовала давно проторенным путем. Те же, кто верит в легенду — а таких много до сих пор, — отправляются в Толедский кафедральный собор, чтобы прикоснуться к обнесенной оградой мраморной колонне, которая стоит там, где находился алтарь первой церкви тринадцать веков назад. Черная впадина протерта на мраморе миллионами пальцев верующих, и пока стоишь, разглядывая эту святыню, обязательно кто-нибудь подойдет, преклонит колена, коснется камня, перекрестится и снова растворится в обширных пространствах собора. В течение веков память о маленьком участке каменного пола не утрачивалась, хотя первую церковь разрушили мавры в 712 году и воздвигли на ее месте мечеть; мечеть же уничтожили в 1086 году и построили здесь церковь, которая, в свою очередь, была снесена в 1227 году, чтобы освободить место для нынешнего собора. Перед этими изгибами чудовищной реки времени разум туманится и приходит в смятение — и можно только подивиться твердости христианской памяти.

Я пошел на раннюю мессу в собор, где древняя жертва предлагалась в боковом приделе, сиявшем золотом в огромной пустоте молчаливой церкви. В другой день я сходил на торжественную мессу. Я увидел процессию, выходящую из ризницы; во главе шел жезлоносец в красной ризе и кудрявом белом парике. Позади него шел несущий крест, между двумя причетниками, далее хор, каноники, по двое, затем иподьякон, дьякон и предстоятель в расшитой ризе. Хор и каноники, повернув направо, поднялись на coro[33] и прошли на свои места под современной резьбой, изображающей падение Гранады; предстоятель повернул налево, к алтарю, пройдя за изящную, кованого железа ширму, сделанную в 1548 году Франсиско де Вильяльпандо и некогда столь обильно посеребренную, как рассказал мне ризничий, что ее покрасили в черный цвет, чтобы спасти от наполеоновской армии. Торжественная месса началась.

Благодаря тщательным расчетам месса заканчивается как раз перед тем, как мучительный визг огромной двери сообщит, что первая группа нетерпеливых и любопытных туристов из Мадрида просочилась в темноту собора. Вежливый, но неумолимый чиновник стоит около дверей, дабы проследить, чтобы женские головы, руки и ноги были надлежащим образом прикрыты. Официально он известен как silenciario, «безмолвный», а в народе — как azotaperros, или «побиватель собак», но куда более утомительна, чем обе эти функции, одежная цензура. По нескольку раз на дню случается так, что женщине приходится одалживать пиджак своего мужа, закрывать руки — или изображать церковную вуаль из шарфа, а то и носового платка.

— Но что вы можете поделать с их ногами? — спросил я, обменявшись с silenciario понюшкой табаку.

Он поднял плечи (шея словно совсем исчезла), развел руками в апостольском жесте молитвы и так стоял секунду, будто распятый.

— Ничего нельзя поделать, — признал он, — кроме как запретить войти в собор. Удивительно, однако, что худшие нарушители дисциплины — не протестанты, а французские католики.

Необъятный сумрак наполняет все испанские соборы, и в некоторых из них он сгущается чуть ли не до ночной темноты. Толедский собор — один из самых светлых, и в полдень там почти так же светло, как в Йоркском соборе или в Вестминстерском аббатстве. С capilla mayor[34] на востоке и примерно с двадцатью капеллами, протянувшимися в практически ненарушаемой последовательности вдоль остальных трех сторон здания, причем каждая капелла является самостоятельной маленькой церковью, собор столь переполнен резными украшениями и памятниками различных периодов, что трудно понять, куда смотреть. Надеюсь, не слишком непочтительно подумать, как я это сделал, что большой средневековый собор в своем расцвете, сияющий двойной аркадою капелл, немного походит на небесный рынок, чьим товаром является бессмертие, а монетой — вера. Те, кто знакомы только с готическими соборами, прошедшими Реформацию и Французскую революцию, должно быть, удивляются, когда в Испании оказываются лицом к лицу с нетронутыми памятниками эпохи искренней веры. Толедский собор украшали художники со всей Европы: французы, фламандцы, немцы, итальянцы — и даже англичане; мне сказали, что шесть великолепных подсвечников на алтаре были сделаны в протестантском Лондоне в восемнадцатом веке.