Прогулки по Европе - [44]

Потом к Мельчуку и Лиде на rue du Dahomey (метро Faidherbes). Попозже пришел Огибенин с женой. Хорошо посидели. Мельчук равен себе, но помягче обычного. Знает всё, как надо, – что в лингвистике, что про Саддама Хуссейна. Беда в том, что все безвольны. Он бы сделал всё сразу же. Но других таких, как он сам, он почти не встречал. Дело в том, что он родился почему-то со знанием всех ответов, а почти все прочие просто не знают, чего хотят. Снова, как обычно, провозглашает свою главную идею: немедленно применить, где надо, водородную бомбу. И при всем этом словесном людоедстве всё так же обаятелен и мил. Лида стоит за его плечом и показывает мне глазами: «Ну ты же ведь знаешь, что не надо слушать всю эту чепуху! Посмотри, какой он на самом деле очаровательный!»

Снова повторяет мне свое обычное: «Как я рад, что ты занимаешься чепухой! А то бы мне ничего не осталось».

24-го встреча с Метейе, потом с Клер Ле Февр. Легкий дождичек, тротуары в свете фонарей блестят каким-то своим парижским мокрым блеском, как я очень люблю. Вечером снова к Мельчуку. Снова очень душевно посидели – опять до последнего метро.

Испания

25 марта 1997 в 16.00 поезд, именуемый Париж-Мадрид. В действительности он доходит только до Ируна, т. е. до границы, а дальше не идет: там рельсы другой ширины – как в России. Границу (= станционный зальчик) пассажиры переходят пешком; контроля никакого. Оказывается, однако, что это еще всущности не Испания. Это Баскония: все надписи по-баскски, испанский лишь в качестве перевода. Ах, как сразу пахнуло незапамятными временами – семинаром по баскскому языку у Мартине!

В 22.50 поезд на Мадрид. Набит до отказа. В крохотном купе шесть полок, заняты все. Если повернуться на бок, то верхнее плечо уже задевает следующую полку. Для вещей не предусмотрено вообще никакого места, их надо всунуть в тот же гробик, что и свое тело. Все мои соседи – дамы. Они говорят на четырех разных языках.

26 марта, среда. Проснулся с восходом солнца. Старая Кастилия. Невиданная страна: камни, камни, лесов нет, деревца растут поодиночке. Цвет желто-коричневый, иногда чуть в розовое. Алкаэн Санчес потом объяснил мне, что имя такой земли – alcaén. Растительность закрыть этот цвет не может, она образует лишь темно-зеленые пятна. Везде невысокие горы. А людей нет! Пусто, без хуторов. Дорог мало, часто грунтовые, утоптанные, ярко-алкаэновые.

Мадрид. Встречает Алкаэн, везет в гостиницу, потом к себе.

Тогда же Эскориал («Святой Маврикий» Эль Греко) и Авила. В четверг Толедо («Похороны графа Оргáса» Эль Греко). В пятницу Сеговия. В субботу Прадо («El caballero desconocido» Эль Греко – тот, что у меня в комнате на стене). В воскресенье второй раз в Толедо («Вознесение» Эль Греко, его автограф и предполагаемая могила). И многие-многие часы задушевных разговоров о московских друзьях, о бывшей жене Алкаэна Тамаре, о прежней московской жизни. Перед каждым шедевром Алкаэн говорит: «Вэтом месте Толя Гелескул сказал…». А перед некоторыми еще добавляет: «В этом месте Адольф Овчинников сказал бы…» (Адольф в Испании не был).

Из рассказов Алкаэна (по духу изображаемой жизни и по тону они мне напоминают Фазиля Искандера):

Алкаэнов дядя был чудак, сумасброд. Среди прочих его нелепых выдумок было то, что он завел моду на футбол в Испании. Это он основал команду Real Madrid. А умер он оттого, что его сбросил буйный жеребец, которого он ни за что не хотел кастрировать. Ему сказали: «Причастись – дело серьезное!» Он так обрадовался, что скоро увидится с Богом, что чуть не выздоровел.

Была с ним и такая история. Он женился и тут же повел молодую жену на бой быков. А в Испании обожают бои быков с какой-нибудь выдумкой. Был, например, однажды, бой быков со слоном. Победил слон – он хоботом перешвырял быков через барьер.

Дяде повезло – они попали на лучшее из лучших: бой быка с тигром! Публика клокотала от восторга и нетерпения: кто сильнее?! Quién vencerà? Бык перепрыгнул от ужаса через барьер. Ничего не оставалось, как его пристрелить. Пуля срикошетила от песка и по касательной выбила молодой жене глаз. Осталась одноглазой на всю жизнь.

Идет Semana Santa (страстная неделя). В четверг видел в Мадриде процессию, заимствованную, как говорит Алкаэн, из Севильи. Идут в балахонах и куколях с прорезями для глаз и рта. Впереди на лошадях, за ними группа за группой, в куколях разного цвета. Идет Hermandad del Cristo de la Misericordia y de la Buena Muerte (братство Христа милосердия и доброй смерти). Под барабанный бой, время от времени под трубы. Медленно, раскачиваясь. В конце, впрягшись, везут carro (богато украшенную открытую повозку) с Христом или с Девой Марией. Толпы зрителей. За процессией идут горожанки – благочестивые, в черном, в севильских кружевах, в peinetas (кокошниках). Со всех балконов, как в «Севильском цирюльнике», смотрят дамы. Балкончики узенькие, сантиметров 30, но они почти у всякого окна.

В мадридской толпе много лиц деревенского типа, особенно у парней. Это не Париж.

31 марта, понедельник. Рано утром по Мадриду. Улица Лопе де Вега – где-то под ней потерянная могила Сервантеса. Рядом улица Сервантеса – на ней похоронен Лопе де Вега. Никого нет. Откуда-то долетают звуки испанских народных песен – как ожившие пластинки из нашей юности. Иду на звук – оказывается, это не радио! Поет для собственного удовольствия женщина, которая моет дверь в особняке с надписью: «Здесь vivió y murió… Лопе де Вега».