Прогнившие насквозь - [50]

Мужчина схватил молоток и принялся гоняться за сыном по дому, пока тому не удалось ударить его в грудь кухонным ножом. Отец вытащил нож у себя из груди и загнал сына на задний двор.

– Поберегите свое сочувствие, – крикнул один из детективов, изучая тело, после чего описал бесчеловечное насилие, которому убитый подвергал жену и детей. – Он пытался изнасиловать свою жену, – продолжил детектив, – после того как избил ее до посинения. Его сын-подросток, услышав ее крики, пришел на помощь и воткнул в него ножницы, однако этого оказалось недостаточно. Отец схватил молоток и принялся гоняться за сыном по всему дому, пока тому не удалось ударить его в грудь кухонным ножом.

Сын решил было, что его отцу пришел конец, но, к его ужасу, тот вытащил нож у себя из груди и загнал сына на задний двор.

– Тогда сын схватил мотыгу, – продолжил детектив, – и размозжил ею голову своему отцу, но и это его не остановило. Сын перепрыгнул через ограду, и только тогда его отец рухнул на землю. Чтобы тот больше наверняка не поднялся, сын бросил ему на голову бетонный блок.

В этот самый момент шнур, на котором висели окружавшие нас простыни, внезапно оборвался, и полдюжины побледневших рабочих увидели перед собой мужчину с множественными ранами, залитого кровью и с торчащими из груди ножницами. Лицо было раздроблено бетонным блоком, и мозг наполовину выглядывал из черепа. Рядом лежало зеленое и раздутое тело женщины, чьи глаза отказывались закрываться из-за натяжения.

Рабочие покинули здание и больше не возвращались.

Сына мужчины ждал суд за неумышленное убийство в Центральном уголовном суде Лондона, и ему дали условный срок. Как только процесс завершился, он вернулся домой к матери.

* * *

Ремонтные работы не пришлись особо по душе никому из судебных экспертов, а больше всего – профессору Джонсону. Он, казалось, был на грани нервного срыва. Звук сверления казался одинаково громким, независимо от того, в какой части здания ты находился, равно как и рабочих, ругавшихся из-за очередной неразберихи, неприглядного зрелища или запаха. Получив возмущения от всех участвующих сторон, совет наконец согласился разрешить нам закрыться на несколько недель и перенести свою деятельность в морг Луишема, однако в Луишеме выдвинули одно строгое условие: чтобы моей ноги там не было!

Итак, я остался. По уши в бумажной работе, я наблюдал за тем, как проходил ремонт. Казалось, все складывалось весьма неплохо, пока в один прекрасный день не произошло нечто невероятное. Наш старый пол сняли, чтобы сделать новый из эпоксидной смолы. Жидкую смолу залили и оставили на ночь сушиться. Я включил охранную сигнализацию и запер здание, откуда был рад убраться из-за едких испарений. На следующее утро, придя на работу и открыв дверь морга, я увидел на застывшем эпоксидном полу отпечатки босых ног. Они вели по прямой, от первого холодильника морга к секционной, – расстояние было метров десять. Это не поддавалось никакому логическому объяснению: стены были высокими, никаких окон. Отпечатки вели только в одном направлении. Даже воздушному гимнасту не удалось бы вытворить нечто подобное без вспомогательного оборудования. Объяснить случившееся так и не удалось, и четверо рабочих, увидев это своими глазами, собрали инструменты и отказались возвращаться в здание.

На время ремонта моргу пришлось перенести свою деятельность в другое место, но меня отказались пускать туда.

С того самого момента одна катастрофа сменяла другую. Стены коронерского суда были местами покрыты деревянными панелями в викторианском стиле, часть из которых рабочие случайно сожгли паяльной лампой. Вскоре после этого я сидел у себя в кабинете, как вдруг появился сам коронер, доктор Гордон Дэвис, – чрезвычайно редкий гость в морге.

– Что случилось? – спросил я.

– Эти уроды забрали из суда мою лампу!

И действительно, антикварную медную лампу, которая прекрасно работала более пятидесяти лет, убрали и заменили на новую, из дешевого пластика. По задумке производителя пластик должен был выглядеть как антикварная медь (однако на деле даже близко не был на нее похож). Вместе с другими работниками суда я запрыгнул в мусорный контейнер и обыскивал его, пока мы не нашли старую лампу, которая тут же была возвращена на стол доктора Дэвиса.

Два месяца спустя совет объявил, что мы готовы вернуться к работе. Первым в отремонтированном здании мы вскрывали тело полуторамесячного ребенка – случай просто ужасный. Пассажир раннего утреннего поезда, прибывшего на вокзал «Лондонский мост», увидел, как молодая мама засовывает в рот своему маленькому ребенку салфетки. Сойдя с поезда, он позвал на помощь. Показавшийся поблизости полицейский, который в тот момент был не на дежурстве, схватил ребенка и побежал с ним до расположенного неподалеку отделения неотложной помощи больницы Гая, где по его прибытии врачи констатировали смерть ребенка.

Итак, у нас на столе лежал ребенок, а через какое-то время пол под нами оказался по щиколотку залит водой. Мы пытались продолжать вскрытие, но пол был скользким, словно покрытая жиром полированная сталь. Поскользнувшись, профессор Джонсон перевернул в воздухе поднос с инструментами для вскрытия, и мы все пригнулись. Я позвонил доктору Уэсту, в то время как насквозь промокший профессор Джонсон стремительно выбежал из секционной, чтобы переодеться. Строители каким-то образом умудрились напортачить с заливкой эпоксидной смолы, из-за чего через нее теперь просачивались грунтовые воды. Морг снова закрыли, пол поменяли, но после открытия, когда мы поместили тело жертвы убийства (женщине нанесли восемьдесят шесть ножевых ранений среди бела дня – убийцу так и не поймали) на пол, чтобы сделать снимки, физиологические жидкости тела вступили в реакцию со смолой, настолько сильно этот пол испачкав, что его пришлось менять в третий раз.