Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - [14]

По причинам, пока еще неясным для бортника, чиппева изо всех сил старался то ли заслужить его доверие, то ли провести его. Что именно он задумал, пока было непонятно, но Бен не сомневался, что это или то, или другое. Как только прозвучал последний вопрос, чиппева осторожно огляделся вокруг, чтобы увериться, что никто не подсматривает за ними. Затем он так же осторожно развязал свой кисет для табака и извлек из-под мелко нарезанного зелья письмо, скатанное так туго, чтобы оно уместилось в предназначенное хранилище. Нитка, которой было связано письмо, была развязана, письмо развернуто, и стало видно, кому оно адресовано. Адрес был такой: «Капитану Хелду, Армия Соединенных Штатов, коменданту Чикаго». В одном углу была надпись «общественная служба, через Быстрокрылого Голубя». Все это было представлено бортнику, чтобы он прочел собственными глазами.

— Это хорошо? — серьезно спросил чиппева. — Это скажет правду — теперь веришь?

Бурдон схватил руку индейца и крепко ее пожал. Затем он сказал сердечно и откровенно, как человек, который победил все сомнения:

— Теперь буду верить всему, что ты скажешь, чиппева. Письмо написал офицер, и я вижу, что ты на нашей стороне.

Однако же ты поначалу вел такую хитрую игру, что я никак не мог понять, кто ты таков. Поговорим про потаватоми — как ты считаешь, он друг или враг?

— Враг — возьмет твой скальп — возьмет мой скальп, в любую минуту — только не достанет его. Он взял пояс из Монреаля, и пояс очень ему хорош, нравится.

— А как полагаешь, куда он идет? Насколько я понял из твоих слов, ваши тропы сошлись примерно в миле отсюда. Вы встретились как друзья?

— Да, друзья — но спрашиваешь очень много — много похож на сквоnote 38 — спроси один раз, потом слушай ответ.

— Ты прав — я буду помнить, что индеец любит делать одно дело, потом — другое. Ну, так куда он идет, по-твоему?

— Не знаю — могу угадать — думаю, идет к Черному Дрозду.

— А где Черный Дрозд и что он задумал?

— Опять два вопроса, да? — возразил чиппева с улыбкой, показывая, в знак упрека, два пальца. — Черный Дрозд на тропе войны; воин идет по тропе, он берет скальп, когда может.

— Да где же он найдет врагов? В наших местах белых почти нет, разве что захожий торговец, или трапперnote 39, или охотник на пчел, или «вояжер».

— Его скальп берет; в войну всякий скальп хорош. Там в Монреале не разбирают. Что скажешь про гарнизон в Чикаго?

— Значит, ты думаешь, что Черный Дрозд двинется на Чикаго. В таком случае, чиппева, тебе надо обогнать потаватоми, добраться до поста и вовремя предупредить об опасности.

— Иду: только съем завтрак. Прямо идти не могу, потаватоми увидит след мокасина; надо сбить его со следа.

— Чистая правда; но я полагаю, что тебе ничего не стоит сбить его со следа не раз и не два, если понадобится.

В этот момент на пороге хижины появился Гершом Уоринг, зевая во весь рот, как гончий пес, и потягиваясь, словно сон его разморил. Увидев его, индеец сделал предостерегающий жест и произнес вполголоса:

— Его сердце как — янки или англичанин? — любит Монреаль, да? Скальп сильно хорош! Любит король Георг, а?

— Надеюсь, что нет, хотя не уверен. Но этот бледнолицый мало стоит, все равно, на чьей он стороне. С него и скальп — снимать не стоит, он не нужен ни англичанам, ни американцам.

— Можно продать в Монреале — ты лучше берегись потаватоми. Мне этот индей не нравится сильно.

— Ладно, побережемся; да вот и он сам; кажется, готов приняться за завтрак — и поскорее в путь.

Во время описанного разговора Бурдон колдовал над своими кухонными горшками и успел разогреть всю еду, которая могла бы удовлетворить потребности его гостей. Через несколько минут они спокойно завтракали, причем Гершом успел хлебнуть из своей фляжки в сторонке, как он думал, незаметно для других. Сделал он это не столько по скупости, сколько из опасения, что ему не хватит запасов напитка, в некоторой мере ставшего необходимым, пока он не вернется к бочкам, хранившимся в его хижине на берегу озера.

Завтрак проходил в почти полном молчании; ведь привычка украшать свои трапезы беседой — это плод цивилизации. Когда все встали из-за стола и стало ясно, что индейцы готовы отправиться в путь, потаватоми подошел к Бурдону и протянул ему руку.

— Бладарю, — сказал он, по-своему сокращая длинное слово, — ужин хорош, сон хорош, завтрак хорош. Теперь иду. Бладарю — когда друг придет деревню потаватоми, вигвам хорош, двери нет.

— Я тебя тоже благодарю, Большой Лось, — если будешь скоро проходить этой дорогой, я надеюсь, зайдешь в мою шэнти и возьмешь все, что тебе нужно, если я отлучусь на охоту. Желаю тебе удачи и счастливого возвращения домой.

Затем потаватоми обернулся и сунул руку остальным, распрощавшись с каждым с видимым дружелюбием. Бортник заметил, что индейцы не сказали друг другу ни слова о том, какой тропой пойдут, но каждый, судя по всему, собирался идти своей дорогой, не нуждаясь в спутнике.

Первым ушел Большой Лось. Распрощавшись, потаватоми взял винтовку на сгиб локтя, ощупал свой пояс, словно поправляя его, немного одернул легкий летний наряд и отправился на юг, через прогалины и почти столь же открытые взгляду рощицы, двигаясь с уверенностью, словно его вел инстинкт.