Профилактика - [145]

— Вот, — сказал он, бешено уставясь на меня. — Эту папку я начал собирать еще в детстве, когда окончательно осознал, что я — не такой, как все.

— Что это? — спросил я.

— Это? Это обвинительное заключение против человечества! — крикнул он, безжалостно вороша содержимое папки. — Хочешь, я прочту тебе всего несколько отрывков отсюда? Хочешь?! Так слушай!.. — Он наугад выхватил один листок и поднес его к глазам. — Вот тут описывается, как одна жительница подмосковной деревни отвезла зимой свою четырехлетнюю дочку в лес, раздела, привязала к дереву и оставила умирать на морозе!.. — Он схватил второй листок. — А вот пишут про одного парня из Тулы, который насиловал старушек на кладбище, а потом забивал их насмерть обрезком стальной трубы!.. А как тебе понравится история про рэкетиров, которые похитили хозяйку магазинчика и три дня подряд просили ее поделиться с ними своими доходами, а чтобы просьбы лучше доходили до женщины, заставляли ее глотать иголки, закатанные в шарики из хлебного мякиша?.. А еще один интересный случай произошел в Ивано-Франковске. Там двое студентов, распив бутылку водки, нагрянули в гости к семье глухонемых соседей и зарезали сначала хозяев, а потом их двоих грудных детей. Причем впоследствии эксперты насчитали на каждом трупе до полусотни ножевых ран. И знаешь, как эти убийцы объяснили причину столь зверских убийств? «А почему эти уроды жили, как все нормальные люди?» Но больше всего тебе, наверное, понравится рассказ о том, как в городе Магнитогорске девятилетний мальчик размозжил булыжником голову тридцатилетней бомжихе, поскольку, как он сам потом выразился, она отказала ему в удовлетворении проснувшихся в нем сексуальных потребностей! А? Как тебе все это — нравится? Скажи, нравится тебе наш прекрасный мир? Пусть и дальше катится в преисподнюю, да? А мы будем делать вид, что нас это не касается! Задавим в себе то чудо, которым нас наделила природа, и притворимся маленькими людьми, от которых ничего не зависит и которые не могут что-либо изменить!..

Я почувствовал, как мое сердце разгоняется, словно желая выскочить из грудной клетки.

— Брось, Антон, — сказал я. — Не надо убеждать меня в том, что наш мир полон зла и мерзости. Я и сам это знаю. Но помнишь, как пелось в одной старой песенке? «Есть в мире звезды и солнечный свет»... Так что мир этот — и не хорош, и не плох. Его надо воспринимать таким, какой он есть. По большому счету, в нем все, и в том числе то, что ты тут наговорил, целесообразно. Это — большая система, Антон, а в системе каждый элемент выполняет свою функцию. А если мы полезем в недра этой системы с паяльником и отверткой, то она может перестать работать!.. Вот почему я не хочу становиться Богом. Быть всемогущим, конечно, заманчиво, но это бессмысленно, потому что человечество нельзя изменить так, чтобы не нарушить чего-то важного, о чем мы, возможно, и не подозреваем!..

Антон разжал руки, и папка шмякнулась на пол, подняв облачко пыли из ковра. Газетные вырезки порхали в комнате, как опавшие листья.

— Ладно, — с неожиданным спокойствием произнес Антон. — Я понял тебя, Альмакор. Ты не желаешь менять мир. Что ж, вольному — воля. Только ведь ты уже изменил его однажды, причем не слабо. Смерти-то больше нет по твоей милости. И мир — уже не тот, каким был всегда.

— Ну и что? В конце концов, не такое уж это плохое изменение. Кстати, смерть все-таки осталась — ведь от старости и от болезней люди умирают по-прежнему. Единственное, в чем, на мой взгляд, Профилактика допускает ошибку — это в том, что пытается скрыть этот факт. А ведь люди рано или поздно все равно об этом узнают. Конечно, вначале будет определенная неразбериха, но потом, я думаю, все вновь придет в норму.

— Смотря что считать нормой, — скривился Антон. — Люди будут пытаться уйти из жизни любым способом, а твой запрет не позволит сделать им это. И меньше мучений на Земле точно не станет. Потому что смерть ушла, а боль и страдания от ран и неизлечимых недугов остались. И если раньше в таких случаях у людей всегда оставался последний выход, то теперь они обречены испивать свою горькую чашу до последней капли. Подумай об этом, Альмакор.

— У меня уже было время подумать. И я уже все для себя решил. Прощай, Антон.

Я повернулся, чтобы шагнуть из комнаты, но его голос остановил меня.

В этом голосе были боль и отчаяние — такие, которых я еще ни у кого не встречал. И еще — скрытая угроза.

— На твоем месте я бы не зарекался, дурачок, — изрек Антон.

И добавил:

— Неужели ты думаешь, что я не знаю, чем все это кончится? Я это знал еще вчера, когда мы с тобой сидели на скамейке в сквере. Ты тогда еще не ведал, что являешься для меня очень мощным стимулятором. А я этим вовсю пользовался. И пока мы с тобой болтали, я успел увидеть все возможные варианты развития событий. Ты можешь решить, что я опять пытаюсь тебя обмануть, но я говорю тебе чистую правду — твой отказ от создания Троицы все равно ничего не изменит.

Холодок пробежал у меня по спине от такого заявления. Я застыл на секунду, потом резко развернулся к Антону.

Он стоял, скрестив руки на груди, и его лицо было искажено странной, болезненной улыбкой.