Проективный словарь гуманитарных наук - [269]

Обаяние – и в этом его общность с красотой – по ту сторону добра и зла. Оно лишено моральной окраски, может быть соблазнительным и разрушительным, как в лермонтовском Печорине или в Ставрогине Достоевского, о котором сказано: «Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен!» В них есть отрицательный магнетизм, (само)разрушительная стихия жизни, которая глубже их воли и сознания: сочетание беспредельной силы и неспособности ее приложить к чему-либо. В обаятельных людях часто поражает их никчемность, «лишность». Таковы герои фильмов «Жил певчий дрозд» Отара Иоселиани, «Полеты во сне и наяву» Романа Балаяна, «Географ глобус пропил» Александра Велединского. В них привлекает игра жизненных сил без определенной цели и практического приложения.

Обаяние трудно подделать: как только им начинают пользоваться сознательно, оно приобретает отрицательную величину, отталкивает, как любое позерство. Однако есть личности, сумевшие обаять целую эпоху, породить легион подражателей, – такие, как Джордж Броммель, основатель дендизма, или Коко Шанель, Лиля Брик: обаяние было их профессией.

Обаяние – важная категория этики и вообще гуманистики, поскольку характеризует целостное и органическое воздействие личности, вольно или невольно влюбляющей нас в себя. Обаятельному человеку хочется подражать, иногда даже в мелочах, интонациях, словечках. Единство человеческого рода осуществляется через множество таких непроизвольных, почти неосознаваемых влечений, которые передаются заразительными улыбками, жестами, мимикой. Любовь к ближнему нельзя сводить к нравственной заповеди: она была бы трудно исполнима, если бы не опиралась на стихийные жизненные влечения. Любовь невозможна без влюбления, без интуитивной, ничем разумно не мотивированной нежности к другому существу.

Обаяемость, умение очаровываться – одно из тех свойств, которые в свою очередь делают нас обаятельными. Быть восприимчивым к обаянию существенно для жизненного призвания личности и ее *вочеловечения. Передаваясь по кругу, обаяние усиливает наше чувство принадлежности человеческому роду. От вражды, гнева, обиды, насилия нас часто удерживает не чувство долга и не заповедь любви, а простое, необъяснимое, внеморальное и внерелигиозное «нечто», чему мы легче всего сдаемся, при этом не чувствуя себя побежденными: обаяние.

*Виталистика, Вочеловечение, Живосердечие, Живоумие, Игра, Любовь, Существоведение

Тайна обаяния // Звезда. 2014. № 6. С. 216–222.

САМООЧИЩ Е НИЕ

САМООЧИЩЕНИЕ (self-cleaning, grooming). Инстинкт, направленный на отделение организма от среды и повышение его чистоты и упорядоченности по сравнению со средой. Животные посвящают грумингу значительную часть жизни, причем даже при отсутствии грязи, – это процесс самодовлеющий, чувственно самоценный и имеющий социальное измерение (взаимный или групповой груминг). Животные, как правило, тратят на груминг больше времени, когда находятся в состоянии стресса, когда им что-то угрожает. «Я себя трогаю – значит, я существую». Самоочищение может быть истолковано как первичная форма саморефлексии. Рефлексия есть самоудвоение в зеркале собственного сознания, но первичным, биологическим опытом рефлексии является совокупность мета-телесных акций, направленных на идентификацию собственного тела.

Если искать природную, инстинктивную основу культурных актов, то инстинкт очищения играет более важную роль, чем пищевой и половой, хотя последним обычно приписывается основополагающее значение (в марксизме и фрейдизме). В самоочищении животное ищет и «добывает» себя, а не чужое, как в питании и соитии. Так же и человек черпает самоцельное наслаждение в культуре, находя в ней все более тонкие средства самоорганизации, отличения себя от не-себя. Если эротическое удовольствие служит целям размножения и продления человеческого рода, то автоэротическое удовольствие (самоосязание, самощекотка) служит цели самоочищения, фильтрации грязи, создания культуры. Другие уровни построения культуры так или иначе воспроизводят структуру груминга как способа самоорганизации. Так, мораль – это уже не очищение тела, а очищение от телесного. Гигиенически здоровое и эстетически прекрасное тело не обеспечивает чистоты души, которая требует освобождения как раз от плотских побуждений, даже тех, которые направлены на чистоту самого тела. Отсюда императив скромности, умеренности, воздержания, с которого начинается культура как таковая, выделяющая человека из состояния дикости, «варварства». Древнейший памятник афористики – египетское «Поучение Кагемни» (XXIX в. до н. э.), начало которого гласит: «Счастливым останется скромный». Благородная сдержанность как форма нравственной чистоты противопоставляется природной необузданности.

Самоочищение связано с семиотическим понятием границы. По мысли Ю. Лотмана, «функция любой границы или фильтра (от мембраны живой клетки до биосферы, которая, согласно Вернадскому, есть подобие мембраны, покрывающей нашу планету, и до границы семиосферы) состоит в том, чтобы контролировать, отфильтровывать и приспособлять внешнее к внутреннему… На уровне семиосферы она предполагает отделение «своего собственного» от «чьего-то чужого», фильтрацию того, что приходит снаружи и трактуется как текст на чужом языке, и перевод этого текста на свой собственный язык. Таким образом, внешнее пространство структурируется»