Проект "Ковчег". Зима 41-го. - [8]

— Что тебе?! — глядя усталыми, злыми глазами, хриплым от крика голосом, нервно спросил капитан.

— Да, вот, надо отпускной билет отметить. Сказали у Вас можно.

— Кто сказал?! У меня, что, дел мало?!

— Так патруль комендантский.

— Достали комендачи, это чтобы к ним поменьше народу шло, сюда всех направляют! Можно подумать у меня тут курорт! — капитан разразился витиеватой матерной тирадой, — Ладно, давай сюда свои документы. Несмотря на задерганный и усталый вид, комендант внимательно изучил бумаги, потом, открыв ящик стола, достал штемпель и, яростно на него дыхнув, с силой припечатал к листку отпускного билета. Поставив на штемпеле химическим карандашом дату прибытия и какую-то закорючку, видимо обозначавшую его роспись, вернул бумаги Петру: — Все, шагай отсюда младлей, сам видишь, что тут у меня творится. Обратный билет есть?

— Бронь, товарищ капитан.

— Ясно, ладно шагай. На обратный поезд не опоздай, а то потом будешь тут бегать искать попутный состав. А я помогать не буду, понял меня?!

— Понял! — и Никифоров поспешил покинуть нервного капитана. Так-то понять его можно, нелегкая работа у мужика.

Оказавшись снова на вокзальной площади, Петр повернул налево, по Железнодорожной улице дошел до Товарной[i] и пошагал по ней в сторону Стрельцов. Нахлынули воспоминания. Всего каких-то полгода назад по этой же дороге его шли провожать мама, сестренка Верка и Лидочка. Мама плакала, у Лиды тоже глаза были на мокром месте, хотя она старалась этого не показать, а он молодой, уверенный в себе младший лейтенант утешал их, что все будет хорошо и через год он приедет к ним в отпуск. И тогда Лида все-таки даст ему ответ на самый главный вопрос, который он так и не набрался смелости ей задать.

Нет, в этот раз он обязательно спросит у нее, станет ли она его женой. А может не надо спрашивать? Сейчас идет война, его в любой момент могут убить, и останется тогда его Лида вдовой. Зачем ей такое? Да и вообще, если бы не Сашка, не было бы его уже в живых, Петр прекрасно понимал, что раненый не выбрался бы он к своим из Смоленских лесов. Или сам пропал бы, или к немцам в плен попал. При воспоминании о друге у летчика на лице появилась теплая улыбка. Надо же, всего месяц знает этого мальчишку, а ближе уже никого нет, ну если не считать маму, сестру и Лиду. Да, быстро война сближает людей, а с Сашкой они повоевать вместе успели. Интересно наградят их за те мосты? Должны наградить! Ведь задачу им ставил сам товарищ Сталин, и они ее, не смотря ни на что, успешно выполнили.

Никифоров никак не мог определиться, куда идти в первую очередь — к Лидочке или домой. Перевесил все-таки дом. Не известно на месте ли Лидочка, а вот дома обязательно кто-нибудь да должен быть, не мама, так Верка. Вот уже показался угол их барака, Петр повернул во дворик окруженный кольцом дровяных сараев. Дверца их сарайки была приоткрыта, кто-то там шебуршался. Никифоров хотел подойти посмотреть кто, как вдруг в проеме появилась мама. В ватной фуфайке, с головой, закутанной в платок, она держала в охапке березовые полешки. Не видя сына, она, прижав дрова одной рукой и телом к стене, второй попыталась закрыть за собой хлипкую дощатую дверцу. Никифоров бросился помочь. Услышав шаги женщина оглянулась и вдруг, страшно вскрикнув, выронив из рук поленья мешком осела на земля. Петр бросился к матери:

— Мама! Мамочка! Что с тобой?! Тебе плохо? Это же я, Петя!

Женщина непонимающе смотрела на сына, беззвучно открывая рот, как будто ей не хватает воздуха. На шум в окна стали выглядывать соседи. Из барака показалась любопытная мордашка Верки. Увидев Петра, она прижала кулачки ко рту, глядя на брата круглыми глазами. Никифоров крикнул:

— Верка, что уставилась, воды неси, не видишь матери плохо! Сестра моментально скрылась, чтобы через мгновение в одной кофте выскочить со стаканом воды. Петр схватил воду и начал поить мать, прикрикнув на Веру: — Иди, оденься, простынешь, дурища!

— Сам дурак! — надулась Верка, но, тем не менее, метнулась обратно в барак. Мама пила воду, стуча зубами о край стакана. Потихоньку она стала приходить в себя. Как будто с трудом подняв руку, она гладила сына по щеке, приговаривая:

— Петя, Петечка, сыночек, живой! — из глаз женщины текли слезы. Из барака вышла соседка тетя Нина. Всплеснув руками, воскликнула:

— Петька, ты что ли?!

— Я, теть Нин, здравствуйте!

— Да как же так?! Ведь похоронка на тебя пришла на днях, Дарья сама не своя ходит, оплакивает. А тут ты живой приезжаешь!

— Как похоронка?!

— Да вот так, позавчера принесли, — тетя Нина стала помогать поднять маму, чтобы завести в дом. Аккуратно придерживая с трудом передвигающую ноги женщину с двух сторон, они зашли в комнату и уложили ее на кровать. Петр хотел отойти, чтобы скинуть шинель, но мать мертвой хваткой вцепилась в рукав сына, не отпуская его ни на мгновенье. Она, как заведенная, раз за разом повторяла:

— Петя, Петечка, сынок. Петя, Петечка, сынок.

Никифоров сел на край кровати и, гладя маму по руке, стал ее успокаивать:

— Ну что ты мам? Живой я, видишь. Живой. Все хорошо, успокойся, пожалуйста. Все хорошо, — Петр про себя проклинал штабистов полка за их расторопность. Где-то они еле шевелятся, а тут быстро управились, сообщили о его гибели.