Проект Х - [27]

— Ты сам возил? — С этого места мне вдруг стало очень интересно.

— Нет. Сам нет. Русы давно пришли, отец, дед — тогда.

— И что, ничего такого, лосей впрягали бы? Или волов… Бизонов, блин, шерстистых.

— Да, Слав, у ясыгов есть ездовые рогачи, а у нас — дахар — нет. Зато мы собак учим особо.

— Да, заметил. А что за ясыги? Расскажи. — Разговаривать лучше, чем тащить опротивевшие жерди, стершие мне руки в кровь. Опять же интересно послушать.

— Ясыги — воины. Ходят из степи к нам, в лес. Дед был — тогда брали у нас соболя, лису, куницу, такду — бобра по-русски.

— Знаешь, Ердей, не хорошо они делают, эти ясыги. И что, теперь иначе?

— Слава Богу, давно не берут. — И охотник, не спеша, стянув шапку, перекрестился. — Редко наскочат, да их и погоним.

— Ты что же, во Христа веруешь, дядька Ердей?

— Верю, отчего нет? Русы рассказали, добрая вера, сильная.

— Это точно. Я тоже христианин, православный. Так что мы получается, одного народа — христианского.

Старик в ответ скупо улыбнулся и склонил согласно седую, в густых кудрях голову. За кустами послышался звонкий лай и на полянку выскочил Мадху, весело заплясавший вокруг нас. Всем видом он выражал — задание выполнено, помощь близка. Ну что, посмотрим, кого Бог послал на этот раз. Но разглядеть лицо пришедшего, я не смог. В глаза ударил яркий сноп света от лампы, которую этот некто нес в руке. Прикрыв сослепу глаза я неподвижно сидел, дожидаясь пока зрение вернется, прислушиваясь к происходящему.

— Что случилось, дедушка? — Голос взволнованный и слегка запыхавшийся от бега. Звучит звонко и чуть ломко — совсем юный. А по-русски говорит чисто.

— Упал, зашибся. Ногу побил. Слав помог, дотащил.

— Слава Богу, дедушка. Давай я тебя потяну?

На этом я решил вмешаться в разговор.

— Не знаю, кто ты, малец, но деда тебе не дотянуть. Так что пожди малёха, я отдышусь, да побредем еще, далеко до дому-то?

— Близко совсем, дядька Слав, — без малейшего напряжения или скованности, но вместе с тем уважительно и степенно ответил парень.

— Лады, тогда дай мне еще десяток минут и двинем. Ердей, ты как, не против двинуть?

В ответ молчание. Ну и не надо. Снова закрываю глаза и отключаюсь. Может от кетаса, но в голове кружат странные образы, накатывая волнами. То девушка, увиденная на хуторе, ее синие глаза, то лесная дорога, петляющая среди холмов, то почему-то Митрий, с опущенной головой, стоящий посреди просторной избы, последним из видений стала оскаленная морда гиены. От такой картины дремать разом расхотелось, и я поднялся, отряхиваясь. Сказать, что сил прибавилось, было бы откровенным самообманом, но и той смертной слабости не было, значит, можно идти. А то помстится такое — рдеющие глаза хищников в ночной тьме леса совсем рядом.

— Эй, малой, давай вперед, свети своей лампой, а я следом с дедом потащусь.

В ответ тишина, но яркое пятно света без промедления двинулось вперед, а я — впрягшись в волокушу — следом.

Сколько шли — сказать не берусь, но и, правда, не долго. Сгрузили охотника и осторожно затащили в дом. Пройдя темные сенцы, оказались в тесноватой избе, точно посередине которой стояла беленая печь, на нее и уложили Ердея. Паренек, почему-то шепотом узнав, хочу ли я есть и, получив в ответ твердое нет, сразу указал на нары, куда я и повалился не раздеваясь. Только затылок коснулся подушки, сознание отключилось.

Проснулся я от внезапной боли, жестоко скрутившей тело. Словно все мышцы разом одеревенели, причиняя чудовищные нестерпимые страдания. Я попытался заорать, но сведенные судорогой челюсти не дали выйти крику, получилось лишь невнятное мычание. Но и того хватило, чья-то легкая рука легла на лоб и спустя несколько мучительных секунд стало легче. Сначала голова, потом шея, плечи, грудь и руки, и последними ноги. Судорога уступила место сильному жару в натруженных мышцах. Я попытался подняться, но тело взвыло, видно мышцы я перегрузил вчера до упора.

— Не вставайте, дядька Слав. Я вам отвара принесу, дедушка сказал — как проснетесь напоить, а потом в баню, всю немочь паром горячим и выгоните. — Говорил парень уверенно и спокойно, словно заранее все знал. Ишь ты, грамотные… Лекаря.

В ответ я беспомощно моргнул глазами, соглашаясь принять что угодно, лишь бы отпустило, и без сил откидываясь обратно на ложе. В меру теплый напиток оказался неожиданно приятным на вкус. Юный лекарь заставил выпить всю кружку до дна и, настояв, чтобы я не двигался и еще полежал, отошел в сторону. Спустя несколько томительных минут боль начала отступать и я решительно уселся на кровати. Хватит всяких сопляков слушаться — я великий победитель гиен и бандитов — а он мелочь худосочная. Теперь самое время оглядеться и понять, куда я на этот раз угодил.

Сам я на нарах, сколоченных из толстых досок, сижу, сверху еще одна лежанка и такая же пара, напротив, стоит. Застелены шкурами. Между ними стол длинный. Перед ним — окно, в которое бьет яркий, солнечный свет. В красном углу икона — складень, В средней части Спас, а на боковых досках — Богородица и Святой Николай Чудотворец, епископ Мирликийский. Ниже лампада висит на цепочках, красивая такая. Видно, правда дед христианин. Я медленно поднялся и, перекрестившись, поклонился Господу. Спаси и помилуй! В ногах все же слабость, пришлось снова сесть. Продолжим. Печь, похожая на ту, что была в избушке промысловой, только размером побольше, стояла ровно посередине хаты. Помню, что вход через короткие сенцы шел справа. А по левой стене, как раз, где я и сижу, нечто вроде кухни. Стол, полки с посудой, что-то вроде плиты рядом с устьем печи. Толково. Электрической лампы, радио и вообще признаков цивилизации нет совсем. Понятно. Вставать больше пока не хотелось, дождусь парня, там сразу в баню, а уж потом и жить можно будет.