Продюсер - [12]

Лишь один человек не смеялся. Иосиф Шлиц лишь делал вид, что ему весело и он поддерживает всю эту блеющую за столом, а иногда и блюющую под ним эстрадную братию. На самом деле он грустил, его душа рвалась в далекие края, он хотел бороздить океаны, писать красивую, как свободные островитянки, волнующую, как робкий рассвет, и веселую, как весенние ручьи, музыку и дарить ее людям. А суждено было «разруливать», «тереть» и «перетирать», а также «разводить» и «разбирать» абсолютно приземленные дела. Вся его жизнь, вместо законов природы, когда-то неуловимо подчинилась законам бизнеса, а точнее, приказам безжалостного командира по имени «Деньги» — командира, что не спит, не ест, всегда начеку и отдает четкие, жестокие команды. Он будет с тобой до тех пор, пока выполняешь его команды, и либо ты ему подчиняешься, либо моментально исключаешься из многочисленных алчных рядов, рвущихся по его команде в самые опасные операции.

Виктория часто замечала тоску Иосифа и хорошо понимала, что он постепенно становится заложником своего положения, бизнеса, денег и всего окружения. Она не могла ему помочь, сколько ни старалась. И теперь ей предстояло заниматься именно тем, что и погубило ее мужа: разбираться с капиталами, проектами, наследством.

Виктория вздохнула. Помочь мог бы Фадеев, но телефон Мити почему-то молчал — уже вторые сутки после разговора вечером в день убийства. Тишина угнетала, тем более что Иосиф сделал из Медянской настоящую повелительницу, вокруг которой двадцать четыре часа в сутки кружился водоворот шутов и клоунов. К своему статусу Хозяйки Медной Горы она добавила и Королеву Шоу-Бизнеса. Она и была Королевой, ибо могла и повелевать, и приказывать. Но едва продюсер Шлиц, плативший всегда и за всех, ушел, разбежались и придворные.

Панихида

— С Новодевичьим не получилось, Викуля, прости.

— Да уж. Юрий Михайлович отказал. Припомнил какой-то недострой на Пресне.

— Ну, не скажи! Он же потом смягчился и дал местечко на Ваганьковском.

— Спасибо ему и на этом! Все же рядом.

— Но только по коммерческим ставкам. Да и то ничего.

— Ты не волнуйся. Все оплатили, — наперебой шептали с двух сторон Медянской ее верные подружки Юля и Женя, на плечи которых неожиданно свалилась вся забота о похоронах и поминках. Подлец Митя Фадеев совершенно устранился от этого и куда-то исчез.

Удивительно, но они самоотверженно занялись организацией всех скорбных мероприятий и теперь отчитывались вдове. Впрочем, Виктория восприняла это как должное. Сейчас, сидя в Театре эстрады, задрапированном траурными полотнами, она лишь молча кивала и так же молча принимала соболезнования идущих бесконечным потоком людей. Рядом — подруги. Впереди на постаменте — муж в венках и цветах. Справа налево движется вереница знакомых, малознакомых и совсем чужих людей, шедших проститься с великим Шлицем.

Он поистине стал великим в своей профессии. Начав карьеру с заместителя директора единственного клуба-кинотеатра в Жмеринке, Иосиф за двадцать лет покорил всю страну. От него зависели так или иначе сотни и даже тысячи людей. Композиторы, поэты, певцы, прокатчики, режиссеры, журналисты, теле- и радиодеятели, наконец, слушатели и зрители провожали его в последний путь.

Прошла бессмертная примадонна Алла со своим новым увлечением — пародистом Чайкиным. Парочка положила огромный букет желтых роз на пол и, не глядя на вдову, удалилась. Примадонна никогда особо не жаловала Викторию, но со Шлицем сохраняла крепкие деловые отношения.

Иосиф Давыдович, напротив, долго обнимал Медянскую и шептал на ухо слова утешения. Появился и человек, которого она всегда была рада видеть, несмотря на его неуклонную деградацию. Это был первый муж Виктории Медянской — Евгений Кузьмин, в прошлом довольно популярный композитор, давший более двадцати лет назад молоденькой Вике почувствовать вкус богемной жизни. Он пришел без цветов и скромно встал на одно колено перед Викторией:

— Здравствуй, Витоша.

Именно так он называл ее с первого дня знакомства.

— Здравствуй, Кузя, — ответила она ему тем же.

Это было одно из его многочисленных прозвищ. Прежний муж действительно напоминал какого-то сказочного персонажа, вроде домовенка Кузи из одноименного мультфильма. Казалось, что между ними сохранились дружеские отношения. Но это был скорее призрак давно ушедшего чувства, которое ныне сменилось жалостью к невостребованности и одиночеству бывшего когда-то близким человека. Медянская положила руку на голову Кузьмина и слегка поворошила его спутанные длинные волосы. Этот жест не остался незамеченным для окружающих, поэтому она тут же отдернула руку и кивнула:

— Спасибо, Женечка. Приходи помянуть вечером в «Бистро».

— Прости, Витоша…

Кузя опустил голову и поднялся с колена. Он был помят, потрепан и выглядел совсем не респектабельно, но голову и спину держал прямо, — этакий списанный за пьянство тапер-интеллигент. А потом его отодвинули наступающие люди, и он затерялся в людской массе.

Четыре часа шел нескончаемый человеческий поток. Помимо тех, кто прямо или косвенно зависел от продюсера Шлица, в очереди стояли и простые женщины, любившие все, что создал за свою творческую жизнь Иосиф. Но их слезы были чистыми и искренними. Они восхищались каждым его проектом, находя в нем отзвуки своих несбывшихся ожиданий и надежд, искры давно погасшей в бытовой рутине любви, отблеск романтических чувств, погребенных под детскими пеленками и бельем надоевшего мужа. В их судьбе, как и в искусстве нашей страны, Иосиф Шлиц оставил самый глубокий след.