Продрогшие созвездия - [4]

Страну лихорадило в гуле

Страды и слепой похвальбы,

Доносы, и пытки, и пули

Чернели изнанкой судьбы.

Дымились от лести доклады,

Колхозника голод крутил,

Стучали охраны приклады,

И тесно земле от могил.

И нити вели кровяные

В Москву и терялись в Кремле,

И не было больше России

На сталинской русской земле.

И Клюев, пропавший во мраке

Советских тридцатых годов,

На станции умер в бараке,

И сгинули свитки стихов.

Навек азиатские щёлки

Зажмурил, бородку задрав,

И канул в глухом кривотолке,

Преданием призрачным став.

1967

Смерть Сталина

Как вкопанные, кто в слезах,

Кто в землю невидяще глядя,

На улицах и площадях

Стояли тогда в Ленинграде.

И диктора голос с утра

Над толпами гулко качался,

Стихая печально: «Вчера

Скончался… скончался… скончался…»

Темнели газеты со стен,

И флаги мрачнели, маяча,

И глухо вздымался Шопен

Среди всенародного плача.

И в зимнем пока столбняке

Стыл город и ветры блуждали,

На севере, там, вдалеке,

В бараках за проволкой — ждали.

1967

«Знаю, дней твоих, Россия…»

Знаю, дней твоих, Россия,

Нелегка стезя,

Но и в эти дни крутые

Без тебя нельзя.

Ну, а мне готова плаха

Да глухой погост

Во все дни — от Мономаха

И до красных звёзд.

И судьбины злой иль милой

Мне не выбирать,

И за то, что подарила —

В землю, исполать.

Кто за проволкою ржавой,

Кто в петлю кадык —

Вот моей предтечи славы

И моих вериг.

Не искали вскользь обхода,

Шли, как Бог велел,

И в преданиях народа

Высота их дел.

Погибая в дни лихие,

Оттого в чести,

Что не кинули, Россия,

Твоего пути.

1967

Семидесятые

В горести неизречённой

Н.Н.Б.

Горесть неизречённая

Поэма-цикл

I

Я буду объективен в каждом слове,

Пускай былое станет за строкой

И скажет, не боясь ни слёз, ни крови,

На призраки обид махнув рукой.

Ведь есть же что припомнить год за годом,

Была же в этой дружбе Божья весть!

Летели строки — дух не перевесть,

И город вырастал под небосводом,

А деревца на улице твоей

Вздыхали, и трамваи напоследок

Звенели нам во мгле ночных огней,

И дождик был таинственен и редок.

Припомнить ли высоких слов полёт,

О нет, не разговоры — монологи,

И то, что в грозный час произойдёт —

Припомнить ли печальные итоги…

II

По улице мы шли и заглянули

В какой-то двор, не знаю, отчего,

Как бы услышав в голубином гуле

С грядущим голосом строки родство.

Там у стены приземистой и тёмной

Желтея, деревцо тянулось ввысь,

Раскидывая ветки неуёмно,

И ты мне вдруг сказал: «Остановись.

Взгляни — вот лучшее».

И в самом деле,

Узнали будто осень мы в лицо,

А листья золочёные летели,

И медленно дрожало деревцо.

«Вот наши судьбы, наши вдохновенья —

В глухом дворе, у сумрачной стены

Возносим небесам благодаренья,

Но злато строк своих терять должны.

Кто подберёт?»

И мы ушли. И снова

Нас улицы кружили и вели,

Но я твоё навек запомнил слово,

И хмурый двор, и деревцо вдали.

III

Владиславу Ходасевичу

…Судьба поэта в каждой строчке

И точность каждой запятой,

Парижской ночи мрак пустой,

Российские лихие ночки.

На пьяных улицах свистки;

Пайки, плакаты, приговоры

И тяжесть лиры.

Кратки сборы

Из ночи страха в ночь тоски.

Но взяли мы из рук твоих,

Поэт, и злость твою и вздохи,

Тяжёлый груз ночной эпохи

И наш взвалил на плечи стих.

И сеятель недаром твой

Прошёл — зерно, пробив бетоны,

Взошло свободною строкой,

Хоть и слышны порой в ней стоны.

IV

Перекликались замыслы и звуки,

Как древние дозорные костры,

Трамваи шли в тартарары,

И звёзды падали нам в руки,

Твой белый стих в ночи белел,

Пылали церкви, и поэты

шли на расстрел,

И предрекали кровь приметы,

Катились казни по Руси,

Жестокие сбывались сроки —

Как скорбно, Господи спаси,

Перекликались наши строки!

О, как их слушала Нева,

А то вдруг площади, вокзалы,

То финский пригород, то шалый

Шум электрички лез в слова.

А помнишь, в тихом сосняке

Ты белку увидал на ветке

И ей прочёл. И впрямь, к строке

Она склонила слух свой меткий.

«Природа не враждебна нам, —

Ты мне сказал, — мы с нею вместе,

Услышав светлое известье,

Она сияет в лад стихам.

Но жалкую почуяв ложь,

Враз прячется и пропадает,

То бьёт её лихая дрожь,

То в злой озноб её кидает».

И словно бы в ответ листок

Скользнул, кружась, мелькнул и замер…

Перекликанье наших строк!

Как перестук во мраке камер…

V

О, наши ненависти, наши страсти…

Как рассказать?

Вот комната твоя,

Журнальный столик, и листы, и счастье

Совместности, и чаша нам сия.

Дверь на задвижку. Охраняют стены

От милостей родителей твоих,

О, как же наши тайны сокровенны,

И как отчаян, и как звонок стих!

Он небеса пронзает, он свергает

Твердыни зла, но друга два иль три

Его узнали…

Светофор мигает,

Дрожащие мелькнули фонари,

Последний пассажир, на эскалатор

Ступаю я, резиной пахнет гул,

А в воздухе метание метафор

И ритмов всех размашистый разгул.

О, как внезапно пели телефоны,

Как лифты обрывались в глубину!

Но и не только творчества законы

Мы знали, не поэзию одну.

Любимые нас мучили жестоко,

Пустых знакомств томила кабала.

О, нищеты и тусклых служб морока!

Но надо всем поэзия была!

Она превозмогала все напасти,

Летя к звездам с улыбкой на устах…

О, наши ненависти, наши страсти!

А за спиной уже маячил страх…

VI

И грянул гром с тяжёлой силой злобной,

Внезапно, днём весенним, поутру.

Я этот день запомнил так подробно,

Что с памятью о нём, видать, умру.

О, те шаги, заглядыванья в щели,

Те голоса пустые, взгляды те,

И всё взаправду, вьявь, на самом деле,