Продолжение любви - [77]

Войдя в комнату, Люсия упала на кровать, не снимая одежды. Перед ней вновь возникли узкая лестница, вереница чужих лиц и одно — родное, в изнеможении склоненное к черноте рояля. Если заплакать — будет легче. Но слезы прятались где‑то в уголках глаз, не желая покидать их.

* * *

Эйприл была немного навеселе, ей не хотелось уходить из спальни мужа, тем более что и дети, и, как ни странно, Люсия, к моменту их возвращения спали глубоким сном. Эйприл любила ходить в гости, как все домохозяйки, и еще более любила потом вспоминать подробности каждого вечера. Филипп со временем смирился с тем, что ему приходится проживать не очень‑то значительные события дважды. Говорить на этот раз скоро стало не о чем, а он все не предлагал жене остаться, не двигался к стенке и не вынимал из шкафа вторую подушку. Помолчав, она принялась вспоминать новости прошлой недели, подвинулась поближе к мужу, распахнула полы халата и даже вытянула на одеяле обнаженную ногу. Филипп оставался в прежнем расположении духа: его лоб бороздили морщины, при хорошем настроении совершенно отсутствующие. Конец терпению жены был близок. Она обняла Филиппа и положила руку на квадрат пододеяльника, под которым отблесками шелка обозначались его бедра. Отсутствие эффекта просто взбесило ее. Почувствовав это, ее муж поднял голову.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она. — Не засыпай, пожалуйста, так быстро. Это очень срочное и важное дело.

— Твоя клипса опять натерла тебе ухо, и ты мучилась с ней весь вечер, дорогая моя болтушка?

— Шутки крайне неуместны. Я хотела бы поговорить о твоей дочери.

— О‑о‑о! Как мне надоели разговоры о моей дочери, ты себе не представляешь!

— Тебе безразлична ее судьба? Как ты можешь! Она, кажется, встречается с женатым человеком!

— Ну это уж слишком!

— Вот именно.

— Ты‑то откуда знаешь? И… какое тебе до всего этого дело?!

— Ты невыносим. Ты же знаешь, как я отношусь к Люсии. А этот мужчина…

— Тебе‑то чем Маковски не угодил?

— Маковски?! — Она на минуту замолчала. — Вот это да! А как же Лиз?

— Эйприл! — Филипп поймал себя на том, что почти кричит, застыдился и, пожелав супруге спокойной ночи, отвернулся к стене.

Ей оставалось только признать, что все ее средства бессильны расшевелить удрученного Нортона. Она вышла в коридор и нарочито тихо закрыла за собой дверь. Новое известие ошеломило ее.

* * *

Не следующее утро Дэвид Маковски ехал в гольф‑клуб, где они договорились встретиться с Филиппом. Легкие угрызения совести мучили его: за последние дни болезнь несколько раз настойчиво напоминала о себе, и, конечно, Лиз, узнав от Терезы, куда он поехал, ужасно расстроится. Когда Филипп позвонил ему и предложил сыграть партию‑другую, он вначале хотел отказаться, сославшись на дела, но подумав, что Нортону уже наверняка известно о его отношениях с Люсией, решил, что отказ мог бы и оскорбить скрипача.

Обычно Маковски не задумывался о подобных вещах, предоставляя события их естественному ходу и стараясь избегать ненужных объяснений, но в случае с этой девушкой все было несколько иначе. Вспомнив вчерашние поцелуи на лестнице, ее грудь, обтянутую черной тканью, он на минуту закрыл глаза… И тут же попытался отогнать наваждение — машина уже ехала вдоль ограды старинного парка, принадлежавшего клубу, в который они с Филиппом вступили в первый год по окончании Королевской консерватории — уже больше двадцати лет назад.

Профессиональные пианисты редко играют в гольф из‑за небольшой, но все‑таки существующей опасности травмировать кисть, а знаменитостей среди них просто не бывает. Дэвид Маковски был исключением. Более того, женившись на Лиз, которая в юности была довольно сильной теннисисткой, он пристрастился, несмотря на неподдельный ужас своего импрессарио, и к теннису, и даже достиг в нем некоторых успехов. В этом был весь Дэвид, всегда любивший жизнь во всех ее проявлениях.

…День выдался серым и тусклым. С самого начала все не заладилось. Филипп, нервничая из‑за предстоящего разговора, отчаянно проигрывал. Раньше с ним такого не бывало — он считался блестящим игроком… Но Дэвид, если и был этим удивлен, вида не показывал, а лишь подшучивал над приятелем. Правда, иногда Филипп ловил в его глазах какой‑то невысказанный вопрос.

Игру они закончили в полном молчании. К этому моменту небо совсем затянулось тучами, начал накрапывать дождь. И мужчины, сложив клюшки, поспешили к зданию клуба. Приняв душ и переодевшись, они устроились в одной из гостиных. Там их уже ждал заказанный кофе с коньяком.

В небольшой гостиной, стилизованной под эпоху Эдуарда VII, кроме них никого не было. В камине, который разожгли по случаю плохой погоды, уютно потрескивали поленья. В окно стучал дождь. С другого этажа до них доносилась музыка и чьи‑то голоса. Но в этом замкнутом пространстве тишина казалась почти осязаемой.

Дэвид, медленно попивая кофе, принялся листать газеты в поисках рецензий на свой последний концерт. Филипп залпом выпил оба напитка, встал и начал расхаживать по комнате.

— Дэйв, мне нужно с тобой поговорить, — наконец выдавил он из себя, и ему показалось, что слова упали в тишину, как камни.