Продолжение любви - [37]

Рассказывая, Дэвид нашел в дальнем углу их убежища свернутый большой кусок брезента и расстелил его возле огня, чтобы Люсия могла сесть свободнее. Девушка с удовольствием легла на бок, вытянула ноги и оперлась головой на руку. Ей надоело уже сидеть свернувшись, но ее импровизированная туника была так коротка, и длинные, изящные ноги так рьяно свидетельствовали о том, что она никакой не путешественник, а всего лишь изнеженная, городская девица… Ноги пришлось убрать в тень. От Дэвида не ускользало ни одно ее движение. Даже когда он отворачивался, чтобы подбросить дров, казалось, что он спиной чувствует все ее намерения и читает ее мысли без всяких усилий, как букварь.

Толстый узел из углов полосатой подстилки на ее груди ослаб, съехал вниз под собственной тяжестью, обнажив верх груди и глубокую ложбинку. Этого увлеченная слушательница не заметила и даже усугубила ситуацию, потянувшись поправлять волосы.

— Хотите грустную историю? — спросил, пристально глядя ей в лицо, Дэвид.

— Очень грустную?

— Да. Вы знаете, отчего люди умирают? — Он пошевелил угли, и в них, потемневших, снова заблистали огоньки. Подкинув дров, он опять посмотрел в ее глаза.

— Потому, может, что жить вечно — скучно. Почему вы спрашиваете об этом?

— Вам хорошо здесь, в уединении?

— Да, я с удовольствием покинула и пространство, и время. Вернее, покинула без особенного удовольствия, но сейчас поняла, как это здорово.

— Вы ответили на мой вопрос.

— Про смерть?

— Знаете легенду о девушке с жадными глазами? У нее были такие большие, красивые глаза, как у вас, но они жили своей самостоятельной жизнью. Все, что видели, они оставляли только себе, не передавая впечатлений юному телу, которое жило только стуком сердца и шорохом крови. Так продолжалось семнадцать лет, пока какое‑то слишком уж яркое событие не прорвало завесу, столь тщательно охраняемую глазами. Весь мир своей огромной тяжестью хлынул в сердце девушки…

Люсия, заинтересовавшись рассказом, подтянула коленки к подбородку. Край туники едва прикрывал ее бедра. Дэвид подвинулся на коленях в ее сторону и вдруг, резко нагнувшись, поцеловал ее, сначала едва прикоснувшись к губам, а потом, на ходу поймав убегающий рот — нежно, ласково, страстно. Девушку окатило теплой волной, где‑то внутри нее будто плавно разогнулась пружина… Она погрузилась в сладкую истому.

Сопротивляться не было сил. Люсия поняла, что переиграть ситуацию невозможно. Да и зачем? Ведь если быть честной до конца, то с самого момента их встречи у лифта ей хотелось именно того, что происходило сейчас. Присутствие Тони мешало признаться в этом самой себе. Лучше не давать пока что оценок ни собственным поступкам, ни событиям. Какая‑то заведомо обреченная на поражение защитная реакция заставляла ее пытаться оттолкнуть, отстраниться, но Дэвид с силой прижал девушку к себе, и ее руки, повинуясь магической привлекательности этого человека, волшебству ночи, любви, выросшей так быстро и неожиданно, скользнули по его груди и, вместо того чтобы упереться, борясь за спасительное расстояние, обвили его шею.

Он то яростно охватывал ее припухший, расслабленный рот, то отдалялся и гладил ее по волосам, едва касаясь кончиками пальцев. Его чувственные руки изучали новый, дорогой и желанный подарок судьбы, словно желая удостовериться, что он так же красив, как кажется: такие же мягкие, маленькие мочки ушей, такой же смешной, кукольный нос, такая же длинная шея. Узел совсем развязался, и его взору, его ласкам открылась выдающая силу ее желания грудь. А потом его пальцы скользнули вниз, еще ниже, и тогда Люсия забыла обо всем на свете… Последняя тень сомнения, корчась, сгорела в пламени костра. Она откинулась на брезент, не замечая больше никаких неудобств: божественная, страстная музыка властвовала над нею, и непрошеный гость — зов природы — тайно вплетаясь в симфонию чувств, повлек ее руки к металлической пряжке его ремня.

Дэвид прижимал к себе податливую добычу, прохладную, тонкую, и можно было чувствовать, как кровь водопадами бурлит в его жилах. Она дарила себя, как цветок, все более удивляясь, что можно срывать цветы с такой силой. Никогда раньше Люсия не испытывала столь острых ощущений. Радость истомленного ожиданием тела, торжество наслаждения, ценность каждой секунды происходящего сплелись, пульсировали и превратились наконец в невероятно остро осознаваемые здесь и сейчас. «Любимая», — услышала она тихий шепот Дэвида и не смогла поверить в то, что это наяву. И тогда признание повторилось…

Когда все кончилось, Люсия опять застыдилась своей наготы и стала лихорадочно водить руками по брезенту в поисках коврика. Огонь почти погас, и Дэвид спешно раздувал угли. Лучше не думать, тот ли это пианист, которому рукоплещут толпы, тот ли это светский лев, в честь которого поднимают бокалы на яхтах… Иначе можно лишиться рассудка. Она удивлялась, что отсутствие одежды не делает его, как всех остальных людей, слабее, беззащитнее. Ей нравились приметы возраста на его руках, лице, шее. Когда пламя снова заиграло в очаге, он вернулся.

— Что с тобой? Почему ты прячешь свою красоту?