Проделки небожительницы - [11]

«А если тебе наши порядки не нравятся, то и сидела бы в своем Нукусе», – подумала Надежда, но вслух ничего не сказала.

– Тетя Вася, вы, может, приляжете? – предложила мать – без малейшей надежды на успех.

– Я прекрасно выспалась в поезде! – заявила старуха. – И вообще, у меня бессонница, я сплю очень мало. Итак, мы будем прохлаждаться или займемся наконец делом?

– Так-так, – произнесла Надежда и уселась на диване поудобнее, – давайте-ка присядем для начала и выясним: что у вас за дела и зачем вы вообще приехали в наш славный город Санкт-Петербург, да еще так срочно, что не смогли даже предупредить нас о своем приезде?

Мать делала ей за спиной тетя Васи укоризненные знаки, но характер у Надежды от природы был твердый, просто вчера ее выбили из колеи эти тяжеленные глиняные таблички и бессонная ночь на вокзале, но теперь она несколько отошла и решила не давать старухе спуска.

Тетя Вася выпрямилась во весь свой немалый рост, поправила пенсне и стала еще больше похожа на Станиславского. Однако, встретив твердый Надеждин взгляд, она как-то стушевалась и пробормотала, что послала же телеграмму заранее, надеясь, что уже за четыре-то дня она дойдет до адресата! Поскольку Надежда с матерью молчали, ожидая продолжения, тетя Вася принесла из своей комнаты какие-то бумаги и, время от времени саркастически критикуя современную молодежь, под каковой она подразумевала всех людей моложе семидесяти лет, начала рассказывать.

Оказывается, Васса Иринарховна Сперанская была искусствоведом. Она стала искусствоведом еще в Петербурге, больше шестидесяти лет тому назад, и так и оставалась им по сей день. Там, в Нукусе, как-то постепенно за годы Советской власти образовался замечательный музей, потому что в Каракалпакию, оказывается, ссылали в свое время множество культурных людей. То есть ссылали их в самые разные места, но директор Художественного музея в Нукусе привечал сосланных искусствоведов и даже брал их на работу, взял он и тетю Васю. И она там до сих пор работала, хотя директор, конечно, давно умер.

Тетя Вася специализировалась на древнем ассирийском искусстве, и там, в Нукусском музее, она была единственным специалистом. Но достигла в своих исследованиях таких результатов, что ее не только не забыли в бывшем Союзе, а даже узнали за рубежом. Она состояла в обширной переписке со многими учеными и музеями, но никуда не выезжала из своего Нукуса.

В процессе теткиного монолога Надежда украдкой переглядывалась с матерью, и мать в ответ на ее вопросительные взгляды кивала головой – дескать, все правда, кое-какие сведения об этом просачивались к ним и раньше, пока был жив Надеждин отец.

– И вот пришло письмо из Эрмитажа. – Тетка потрясла письмом. – Скоро откроется выставка, и будет она называться «Ассирийское наследство». Экспонаты из коллекции немецкого барона фон Гагенау. Потрясающая коллекция! Мне очень нужно ее посмотреть! И сравнить некоторые записи на табличках, а для этого нужно было обязательно своими глазами увидеть оригиналы и поработать с ними без помех! Потому что Гротефенд, на мой взгляд, совершенно неправильно толковал некоторые вещи!

– Кто такой Гротефенд? – не удержалась от вопроса Надежда, и это было ее ошибкой.

Тетка немедленно впала в ярость.

– Каждый школьник должен знать, кто такой Гротефенд! – завопила она. – А уж тебе-то совершенно непростительно такое невежество! Живешь в большом городе, и такая необразованная! Может быть, ты не знаешь даже, кто такой Шлиман или Китченер?

Надежда знала, что Шлиман – это немецкий археолог, раскопавший Трою, и смутно помнила, что англичанин лорд Китченер, кажется, нашел гробницу фараона Тутанхамона, там еще потом многие заболели какой-то неизвестной болезнью и умерли, и пресса сваливала всю вину за их смерть на мумию Тутанхамона – дескать, нечего было тревожить царскую могилу, там специальное заклятье от воров наложили тысячу лет тому назад.

Но насчет Гротефенда у нее был полный провал в памяти.

– Это ученый, который первым расшифровал шумерские надписи, – милостиво пояснила тетя Вася, – каждый школьник…

– А у нас каждый школьник знает, кто такой Билл Гейтс! – невежливо перебила ее Надежда. – Ему это нужнее. А вы знаете, кто это такой?

Вопрос был провокационный, но хитрая старуха сделала вид, что не расслышала его.

– И вот, – продолжила она как ни в чем не бывало, – обещали мне оплатить дорогу и проживание в гостинице, но, как водится, потом оказалось, что денег нету, и пришлось мне ехать на свои, кровные. А так бы я вас не обеспокоила, – она покосилась на Надежду.

– Что вы, тетя Вася, – забормотала пристыженная мать, – живите сколько хотите, место у меня есть…

– И на том спасибо! – припечатала зловредная старуха.

Надо отдать ей должное: тетя Вася была подвижна, легка на подъем и ела, что дают, так что, наскоро перекусив, Надежда на пару с престарелой искусствоведшей отбыли в Эрмитаж, причем Надежда заранее сочувствовала сотрудникам отдела искусства Древнего Востока.

Очаровательная блондинка в кремовом свободном пальто бросила белый «Мерседес» в ближайшем от ювелирного магазина переулке, прошла два квартала пешком и села в весьма подержанную бежевую «девятку». Водитель «девятки» уже успел снять и выбросить рабочий комбинезон и засаленную кепочку, и теперь о скандальном работяге, грозившемся раздавить бульдозером чужой джип «Лендкрузер», напоминали только жиденькие усики и совершенно невыносимые бачки.