Проделки небожительницы - [10]

Едва лишь стих звериный рык, как Жрец пропел радостно и победно:

– Слава, слава тебе, львиноголовая! Ты приняла нашу жертву, приняла наш дар! Приди же, приди к нам, оставь ненадолго свое подземное царство! Знаю, диким зверем рыщешь ты по ночам, отгрызаешь головы одиноких путников, лакомишься ими, хищная, как люди лакомятся шербетом и виноградом. Мы – верные твои слуги, мы принесли тебе сегодня жертву и впредь будем неустанно служить тебе! Приди, приди же к нам, львиноголовая Ламашту!

Голос Жреца затих, и некоторое время в святилище стояла тишина. Наконец он вновь ударил в гонг и заговорил:

– Боги, великие боги, Ану, Энлиль и Эйя, боги земли, неба и подземного мира! Сегодня к вашему стаду прибилась еще одна овца, еще один новый слуга пришел, чтобы служить вам! Один из Древних, верный сын сураев, он хочет предстать сегодня перед вашим лицом!

Златолицые служители Жреца подошли к толпе посвященных и вывели из нее за руки смуглого юношу с черными курчавыми волосами. Подойдя к алтарю, юноша, повинуясь знаку жреца, опустился на колени.

– Повторяй за мной, ягненок! – произнес Жрец тихо и непривычно мягко, а затем вновь возвысил голос:

– Я, сураи, ассириец, потомок древних властителей Земли…

– Я, сураи, ассириец… – как эхо, повторил юноша.

– Пришел сегодня, чтобы предстать перед алтарем своих отцов…

– Перед алтарем отцов…

– Пришел, чтобы служить вам, великие боги, Ану, Энлиль, Эйя, вам, Бел-Энлиль и Бел-Ашшур, и тебе, дочь тьмы, ужас преисподней, львиноголовая Ламашту! Мой народ во славе правил Землей, когда не было даже имен всех других народов, когда только владыка ветра Адад пас свои стада на безлюдных равнинах! Мы, айсоры, сураи, древнее древних, и наше право – священно. Я пришел к алтарю своих предков, чтобы вернуть эту священную власть. Примите меня в свое лоно, великие боги Ассирии!

В подземелье послышался вдруг исполинский по силе вздох, и порыв холодного ветра на мгновение погасил все факелы, все светильники. Но тьма недолго царила в святилище: дымные факелы вновь вспыхнули словно бы сами собой. Все было как прежде, только на позолоченном алтаре не было человеческих голов.

– Боги приняли жертву! – радостно провозгласил Жрец. – Теперь ты – один из нас, сын мой!

С этими словами Жрец достал из складок своей одежды короткий золотой нож и провел им по вытянутой вперед руке нового собрата. Капля крови упала на алтарь, и Жрец еще раз ударил в гонг.

Когда томительный звон затих, он провозгласил нараспев:

– Посвящение совершилось!

В унылой задумчивости Надежда пила остывший кофе и тяжело вздыхала. О том, чтобы сегодня сесть и поработать, не могло быть и речи. Голова ее гудела как медный котел, казалось, что вместо волос у нее, у Нади, растут змеи и ящерицы, словно у Медузы Горгоны. Вчера Надежда так разозлилась на зловредную старуху, заставившую ее тащить какие-то глиняные черепки, что, едва дождавшись открытия метро, опрометью выбежала из квартиры матери, чтобы не устроить скандал. Впрочем, тетя Вася и не заметила, надо думать, ее отсутствия. Сразу же по приезде она удалилась в отведенную ей комнату и начала разбирать свои драгоценные глиняные черепки, бормоча при этом какие-то заклинания.

Уже у двери Надежда выразительно покрутила пальцем у виска и показала глазами в сторону теткиной комнаты. Мать только тяжело вздохнула.

Хорошее воспитание не позволило им поинтересоваться, за каким чертом тетя Вася притащилась в Санкт-Петербург, который, кстати, она упорно именовала Ленинградом, и сколько времени собирается здесь прожить.

Несколько минут Надежда боролась с упорным желанием отключить телефон, и как раз в эту минуту он зазвонил.

– Надя, – забормотала вполголоса мать, – если ты меня хоть немножко любишь, ты приедешь… У меня больше нет сил!

– А что еще она устроила? – нехотя поинтересовалась Надежда.

– Да ничего особенного. Просто после твоего ухода она заявила, что это у нас в городе сейчас шесть утра, а у них, в Нукусе, – другой временной пояс, и сейчас там позднее утро.

– Все ясно: девять часов – это у нее позднее утро, – вздохнула Надежда.

– Вот именно! А она, дескать, привыкла вставать рано… в общем, мы не ложились.

– Так-так, – зловеще вставила Надежда, – а сейчас ее нету, что ли?

– Сейчас она в ванной, да и вообще, она глуховата, слышит, только если громко говорят. И хочет идти куда-то по делам, а как ее одну отпустить? Она же к нашему транспорту не привыкла…

– Господи, да какие у нее там могут быть дела?! – не выдержала Надежда. – Ты выяснила, зачем она вообще приперлась?

– Как-то неудобно было спрашивать, – протянула мать, – а она не сказала.

Внутренне Надежда уже смирилась с неизбежным, она поняла, что придется ей тащиться сегодня к матери и присматривать за тетей Васей. Не понимала она только одного: за какие грехи бог послал им такое наказание? Ну да ладно, ему там сверху виднее.

Мать была бледная, с синими кругами под глазами – еще бы, после бессонной ночи, а тетя Вася выглядела как обычно. То есть Надежда понятия не имела, как выглядит тетя Вася обычно, но тетка была бодра и язвительна, как и ночью.

– Ну и порядки у вас в Ленинграде! – вместо приветствия высказалась тетя Вася. – Второй час дня уже – а по-нашему – пятый, а они сидят себе, прохлаждаются! Ты что, пораньше приехать не могла? У меня дел невпроворот!