Продавщица - [27]

Рэй Портер сидит в машине, в коридоре похоти, где сонмы женщин проходят через его прицел, и его желание Мирабель углубляется и ширится. Он напоминает себе, что она нездорова, но, с другой стороны, вдруг позже она будет в настроении, да и вообще, вдруг хорошая поебка будет ей на пользу.

Мирабель появляется из «Медицинского Здания Конрад», в руках у нее бумажка, судя по размеру — рецепт. Подойдя к машине, девушка объясняет в приопущенное окно, что сходит в аптеку через дорогу выкупить рецепт. Рэй кивает и спрашивает, не хочет ли она сходить вместе; она говорит «нет». Дойдя до середины улицы, она медлит и возвращается к «мерседесу». Рэй опускает стекло, и Мирабель по-детски смущенно произносит:

— У меня совсем нет денег.

Заглушив двигатель, Рэй идет с ней и платит семьдесят восемь долларов за сто таблеток «селексы», новейшего чуда фармакологии, призванного выровнять накренившееся судно Мирабель. Снова в машине он осведомляется, не лучше ли ей будет переночевать сегодня у него. Мирабель принимает это за проявление его заботливости, так оно и есть. Только эта заботливость — сложное зелье: состоит из одной части доброхотного альтруиста и одной части члена шимпанзе.

Рэй везет Мирабель вверх по серпантину дорог в Голливуд-Хиллз, а она погружается все глубже и глубже. Потребуется не одна неделя, чтобы «селекса» добилась своего, она это знает.

— Спасибо тебе за все.

— Ну что ты, — говорит Рей. — Тебе уже лучше?

— Нет.

Однако мысль, что о ней заботятся, приподнимает ее на одно-единственное деление со дна депрессии. Наваливается сильнейшая, раскалывающая пополам головная боль, и Рэй, поставив машину в гараж, помогает Мирабель добраться до постели.

Если бы у нее не разболелась голова, он погладил бы ей грудь и живот и попытался бы ее соблазнить. Благодаря головной боли ей не приходится столкнуться с наихудшей стороны Рэевой страсти, с наихудшей стороной мужской страсти как таковой. Его счастье, что не попытался, иначе она бы его возненавидела.

Мирабель спит неподвижно и беззвучно, каштановые волосы рассыпались по ее лицу и шее. Рэй лежит рядом, щелкает по каналам телевизора, чей звук приглушен до шепота, решает кроссворды, поглядывает на нее, думая, не пора ли уже разбудить ее с целью насущного сексуального лечения. Однако ночь тянется однообразно, и постепенно он начинает клевать носом и забывается сном до утра.

За завтраком все как всегда, только на этот раз инертность Мирабель имеет оправдание — она больна. Рэй уезжает из города на десять дней и предупредительно отвозит Мирабель домой, и ждет, пока она соберется на «Хабитат». Мирабель начинает подталкивать себя к выздоровлению — она знает, что физическая активность пойдет ей на пользу.

— С тобой будет все в порядке?

— Ага.

Он крепко обнимает ее, кладя ладони плашмя на ее расправленную спину, затем уходит, попрощавшись и помахав рукой.

~~~

Мирабель рассеяно трудится в «Хабитате» — поднимает и таскает гипсокартон. И время от времени, ради своих соратников изображает на лице беззаботность, но тщетно. Выпить пивка после работы она отказывается, даже несмотря на то, что один доброволец с ней флиртует. Из-за депрессии она случайно надела тот самый наряд, от которого сходят с ума все, кто на нее заглядывается. Шорты «хаки» по фигуре и обтягивающую футболку.

Рэй звонит вечером проведать, как она там. Она чувствует себя гораздо чуть-чуть лучше — просто от эффекта плацебо и от того, что свободна от перчаточной нудоты хоть на одни выходные. Тем не менее, все утро понедельника она сидит почти не шелохнувшись, отделенная от мыслей о самоубийстве лишь тонкой фанеркой. Весь уик-энд ушел на борьбу за то, чтоб фанерка не треснула.

Через несколько недель Мирабель не знает, от чего улучшилось ее самочувствие — естественным образом или от «селексы». Ощущение такое, что это естественный подъем, и думается, что можно бы обойтись и без пилюль. Но она не дурочка — слышала, что так оно у всех и бывает, — и продолжает пить таблетки ежедневно.

Вермонт

Приближается Рождество, и она строит планы поездки в Вермонт. Она вылетит в сочельник на одном из самых плохих рейсов, на «красноглазом», ночном, до Нью-Йорка, там пересядет на челночный до Монпелье в восемь часов утра на Рождество, а потом — сто пятьдесят миль автобусом и — дома. Билет на Восток оплачивает Рэй: по его прикидкам Рождество для бюджета Мирабель будет обременительно, так почему бы не помочь? Заодно подсовывает ей лишних двести пятьдесят долларов, чтобы она не выглядела нищенкой перед своими подружками. Она уже знает, что подарит Рэю на Рождество — рисунок «ню» самой себя, тот, что сделала в вечер отчаяния на День благодарения, там, где она парит в черноте. А он знает, что подарит ей — с душой выбранную блузку от «Армани», которую купил, не сомневаясь, — Мирабель от нее просто обалдеет.

Мирабель пускается в праздничный дорожный кошмар с телефонным звонком от Рэя, который желает ей всех благ и присылает черный седан отвезти ее в аэропорт. Даже при том, что вылетает она в нечеловеческое время, седан — последний островок покоя, дальше ее захлестывают праздничные толпы. Несколько часов спустя 747-й до Нью-Йорка воняет потом четырехсот пассажиров, которых покрутило-повертело в бурной рождественской атмосфере. В аэропорту имени Кеннеди она делает пересадку и оказывается на борту пропеллерного самолетика, который битый час торчит на полосе, прежде чем взлететь. При снижении на Монпелье самолет так мотыляет в снежных зарядах, что пугается даже пилот. Мирабель приходится нянчиться с двадцатипятилетним футболистом (рост шесть футов четыре дюйма), который сидит рядом и дрожит каждый раз, когда чихает двигатель или дребезжат закрылки. Сама Мирабель не переживает, ей просто не приходит в голову, что самолет может не приземлиться, и она попеременно то утешает соседа-атлета, то читает книжку.