Продавец специй - [3]
В районе Горькой Воды (что за несчастье!) она щебетала без конца. Ей явно льстила компания симпатичного молодого человека, то бишь меня. Пока она примеряла национальный халат, я размышлял, как избавиться от этой назойливой старой кошелки. Я пятился, отступая, и, споткнувшись, упал. Как теплое одеяло, меня накрыл душистый запах благовоний и специй. Страшный продавец склонился надо мной. Я видел его вверх ногами. Он улыбался, словно ожидал меня увидеть вновь. Когда он помог мне подняться, я услышал истошный визг старухи. Инстинктивно отступив вглубь комнаты, ткнулся в грудь уродливого лавочника. Он, деликатно обняв, подтолкнул меня к нише и завесил расшитым гобеленом, как раз вовремя, — морщинистая мисс вошла в магазинчик и, не обнаружив меня, принялась осматривать и бесцеремонно ощупывать предметы и ковры. Я не смел вдохнуть, чтобы не выдать себя, и молился, чтоб она скорее ушла, так как по моему лицу полз паучок, а от пыли хотелось чихнуть. Так ничего и, не приглядев, она удалилась.
Гобелен был, отдернут, и уродливое лицо продавца оказалось совсем близко от моего. Его черные глаза смотрели в упор, но не отблескивали влажно, как это бывает у живых людей, и были похожи на две черные дыры во тьме бездонного колодца. Я, завороженный, не мог оторвать от них взгляда. Очнулся оттого, что страшный человек легким прикосновением снял с моей щеки паучка, про которого я совсем забыл. От его руки пахнуло чем-то незнакомым и приятным. Выйдя из ниши, я хотел, было идти, но продавец тронул меня за рукав и приложил палец к губам, словно предупреждая, что нужно затаиться, потому что «враг» рядом. Я прислушался: снаружи доносился визгливый, как у истеричной собачонки, голос американки. Меж тем, туземец достал чайник и две расписные чашки без ручек — пиалы, закрыл дверь и предложил мне сесть на ковер, куда он поставил посуду и высыпал на платок арахис в сахаре. Мы пили чай, и этот восточный Квазимодо показывал на разные мешки и тазики и называл специи: «Зра, седана, райхон, шафран, имбирь…» Увидев маковые зерна, я спросил его о «дури». Он не понял, тогда я приложил кулак к губам, словно держу в нем тонкую трубочку или сигарету, и шумно вдохнул сквозь него, закатив глаза. Наблюдавший мои манипуляции хозяин лавки хитро ухмыльнулся, понимающе закивал и, скрывшись за прилавком и пошуршав там, вернулся с кусочком картонки и маленькой цветастой тыковкой, отверстие которой было заткнуто бахромленной кожаной пробкой. Достав из моей пачки сигарету, он выкрошил из нее табак и, вынув зубами фильтр, вставил на его место свернутую в трубочку картонку. Вытряхнув, из тыковки на ладонь зеленые, маслянистые комочки и смешав их с частью табака, набил патрон сигареты, трамбуя смесь карандашом. У меня нервно тряслись руки, как у алкоголика при виде спиртного. Радио завывало национальные, непонятные напевы. Хозяин прикурил и, вдохнув горький дым, задержал дыхание; протянул сигарету мне. Я глубоко затянулся и вновь умер. В голове прояснилось, с лица на стопы сползла кожа, а макомы стали понятны. В них пелось о бесконечно несчастной любви. Эхо испуганной птицей металось в черепной коробке, когда совершенно не страшный продавец сунул сигарету огоньком в рот, другой же конец ее ткнул мне в зубы, и дунул. Белый, густой дым плавно потек в мое мягкое горло, оседая на сиреневых легких и проникая в невесомую голову. Волшебная дудочка резко вышла из моих губ, а Факир, загнув ее у основания, докурил, размял меж черных пальцев и казнил, лишив картонки, которую размельчил на кусочки чуть больше молекул. Я качался, как йог в позе лотоса, красивый, смуглый бог улыбался, деля мое счастье. Я клюнул носом, и он поймал мое лицо в свои ладони, которые я, неожиданно для себя, жадно принялся целовать. Руки цвета мореного дерева пахли базиликом. Волшебник гладил мои волосы и плечи. У меня наступила эрекция, и я, от стыда краснея, не знал, как ее скрыть. Продавец добродушно рассмеялся и протянул мне остывший чай. Потом вышел.
Таксист двусмысленно и сочувственно ухмылялся, глядя в зеркало заднего вида, в котором я отражался, блаженно закрывающий глаза. Утром обнаружил, что этюдник и краски я забыл в лавке. Дверной проем магазинчика специй был занавешен ковром, но, словно почуяв меня, занавесь приоткрылась на ладонь, и я вошел в помещение. Продавец приветственно качнул чайником в протянутой руке. Вновь мы грызли арахис в клубах тягучего молочного дыма, складывающегося в причудливые узоры и фигуры диковинных животных. Перед моим уходом хозяин достал из коробки карандаш и на клочке бумаги нарисовал зигзаги, что-то приписав под ними. И презентовал сигарету с особой начинкой.
Горничная перевела надпись: «Хочешь в горы? Только там рай. Если — да, то приходи с вещами». — Вот, что было написано. Этой ночью мне было совсем не страшно: Раки превратились в чудесных драконов и взлетели в темное, звездное небо, звеня прозрачными перепонками крыльев. Песок стал мягкой коричневой глиной, и она приняла меня, когда я упал на нее ничком. Внезапно змеиное тело заслонило крупный жемчуг звезд и, повернув ко мне голову, змея склонилась над моим лицом. Щель ее рта разошлась и, открыв круглое отверстие, низвергла на меня белый дым, который осел на мне молочной росой. Я проснулся.
Максим Смирнов ничем не отличается от среднестатистического человека. Он живет, ходит на работу и… мечтает найти истину. В своих поисках Макс сталкивается с разными по своей сути и масштабам проблемами◦– скукой на корпоративе, затруднениями в бизнесе, ночными кошмарами, вирусной пандемией и тайными планами вездесущей мировой элиты. Будут ли неоднозначные методы, к которым прибегает герой, оправданными? Или же все жертвы окажутся напрасными? Комментарий Редакции: Современно, актуально и остро – книга Дмитрия Дэвида заставляет задуматься о насущном, не упуская второстепенного.
Свод правил, благодаря которым преступный мир отстраивает иерархию, имеет рычаги воздействия и поддерживает определённый порядок в тюрьмах называется - «Арестантский уклад». Он един для всех преступников: и для случайно попавших за решётку мужиков, и для тех, кто свою жизнь решил посвятить криминалу живущих, и потому «Арестантский уклад един» - сокращённо АУЕ*.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.
У околофутбольного мира свои законы. Посрамить оппонентов на стадионе и вне его пределов, отстоять честь клубных цветов в честной рукопашной схватке — для каждой группировки вожделенные ступени на пути к фанатскому Олимпу. «Анархо» уже успело высоко взобраться по репутационной лестнице. Однако трагические события заставляют лидеров «фирмы» отвлечься от околофутбольных баталий и выйти с открытым забралом во внешний мир, где царит иной закон уличной войны, а те, кто должен блюсти правила честной игры, становятся самыми опасными оппонентами. P.S.
В провинциальном городе все чаще стали нападать на так называемую «гопоту» – парней в штанах с «тремя полосками» с пивом и сигаретой в руках, бродящих по кабакам, занимающихся мелким разбоем, живущих без царя в голове. Известны организаторы этих «зачисток» – некие RASSOLNIKI. Лидеры этой группировки уверены – гопота это порождение Советского Союза и она мешает встать на ноги новой стране. Особенно гопота во власти, с которой RASSOLNIKI планируют бороться далеко не маргинальным методом.Тем временем в город приезжает известный журналист Александр Рублев, ему поручено провести расследование и сделать о RASSOLNIKах материал.