Продавец специй - [2]

Проснулся. За окном назойливой луной светил фонарь. Ноги запутались в сбитых простынях. Комары, вспуганные резким движением, обиженно и недовольно зудели, сетуя на то, что их так бесцеремонно оторвали от пиршества. Отвратительный сон оставил в душе осадок гадливости. Безумно хотелось выпить. Спустившись в бар, я заказал водки. Рядом чудесным образом появилась миловидная девушка с выжженными перекисью водорода локонами и на ломаном английском, с жутким акцентом спросила, не желаю ли я восточную девушку. Я ответил, что она не очень-то похожа на азиатскую красавицу. Девушка, укоризненно глядя старыми глазами на кукольном личике, удалилась. А я понял, что меня мучает. Мне необходимо вновь посетить лавку продавца специй. Почему? Я не мог объяснить.

4

Утром, вооружившись папкой торшона и коробкой красок, я отправился в город. Рисовал закопченных, лоснящихся от пота хлебопеков у круглой печки-тандыра, похожей на врата ада. Мужчины оголенными торсами ныряли в огненное чрево печного Молоха, прикрепляя тестяные лепешки к глиняным стенкам, и жестяными ухватами-ковшами соскребали их, как спелые румяные плоды. Лепешечники-нонвойлар угостили своим вкусным, тающим во рту хлебом-патиром, назвав меня «устоз», что значит мастер. Я в благодарность подарил, им один из моих рисунков изображавших их же у тандыра. Скисшее молоко и темно-лиловый виноград дополнили мою трапезу.

Я вспомнил, что ничего не ел с утра. В приподнятом настроении гулял по тесным улочкам. Здешние бараны — это какая-то ошибка природы. Вначале я был напуган их внешним видом: они, почти без шерсти, остриженные из-за жары, поражали огромными задами, принятыми мной по незнанию за чудовищную болезнь опухоли. Как мне потом объяснили, это — курдюк, отложение жира. Его-то и кладут в пирожки-самсу. Это маленькое стадо и щербатого мальчишку в синем трико я запечатлел. Потом в моей папке приютились смущенно хихикающие женщины в цветастых халатах и в штанах с золотой каймой. Когда я принялся рисовать, они бросились наряжаться в еще более пестрые одежды. Ленивый кобель снисходительно повилял мне, предупреждающе порычав под нос. Он поделил место с флегматичной, толстой коровой и суетливой пестротой куриц. Стайка мальчишек и застенчиво улыбающиеся суровые старухи, блестя золотыми коронками, старики в белых тюбетейках и девочка с толстым, недовольным котом на руках, которого она старалась поднять повыше, будто я мог не заметить его, почти закрывающего своим откормленным телом маленькую хозяйку; глинобитные стены, заросшие травой, и вьющиеся белые розы у капающего водопровода — все это теперь было в моей папке. Я приготовился сделать набросок голубятни с важно разгуливающими и кувыркающимися в голубом небе птицами, когда мне в лицо повело душным ароматом марихуаны. Все поплыло передо мной и в мозгу запульсировали зеленые и черные круги. Я не в силах терпеть. Мне нужна была трава. Я догадывался, что здесь ее можно купить легко. Но как? «Черные братья» не бродят здесь по улицам, воровато оглядываясь и нежно шепча: «HSH, HSH», словно шелест палой листвы на ветру. Настроение было не то что подпорчено, просто внутри появился какой-то неутолимый зуд, а почесать свою душу я мог только одним способом — пару раз дернув косячок. Незаметно для себя я оказался на местном «Бродвее» — центральной улице художников, чем-то схожей с Монмартром в миниатюре. Здесь я найду то, что необходимо моей скорбящей душе, которая, как капризный ребенок, скулила: «HSH, HSH». Непонятно зачем я купил несколько глиняных фигурок местного колорита. На свой страх и риск спросил продавца с блудливым взглядом сутенера, где можно достать травы. Он, криво улыбнувшись, ответил, что не знает, и посоветовал обратиться к кому-нибудь другому. Я в отчаянии сел за пластиковый столик летнего кафе и заказал содовой. Видимо, весь мой вид выражал мировую скорбь, так как на противоположный стул опустился неприятный старик с обезьяньим лицом и выцветшими глазами рептилии. Попросил угостить его сигаретой. Я пододвинул ему пачку и спички. Закурив, он написал что-то на салфетке. Я хотел посмотреть, но он быстро убрал ее, и на другой появился знак доллара. Я достал деньги, они чудесным образом исчезли со стола, а я получил адрес, кусочек свернутой фольги и предупреждение, что трава очень крепкая.

5

Дурь была не просто очень слабой, но еще и хорошо разбавленной низкосортным табаком. Я только раздразнился. По указанному адресу оказался наркодиспансер. Бешенство захлестнуло меня. Я чувствовал себя полным олухом. От обиды хотелось пнуть каждую стену. Слезы брызнули из глаз, я укусил кулак, до того сильно, что остались глубокие отпечатки зубов.

В номер вернулся невероятно разбитым. Заснул, как провалился. Вновь снились раки и маковые поля, река, над которой густые заросли конопли тяжело сгибались до самой воды нераспустившимися соцветиями. Я стоял по пояс в воде, а она приобретала мутно-белый оттенок, теряя прозрачность, словно кто-то выливал белила в исток. Черная змея плыла в мою сторону, касаясь берегов боками. Там, где она проплывала, маковые головки с тихим щелчком лопались, и проступал прозрачный сок, моментально застывая и темнея. Когда змея коснулась моего живота, глаза мои лопнули и потекли маковым соком по щекам. Я проснулся и несколько секунд думал, что действительно ослеп — солнце било в глаза сквозь тонкую тюль занавесей. Умывшись, будто смывая дурной сон, я вновь вышел из гостиницы и стоял, как дурак, не зная, в какую сторону двинуться. Ко мне подошла пожилая американка и спросила, не составлю ли я ей компанию в походе на восточный базар. Не дождавшись моего ответа, она вцепилась в мое плечо и потащила на стоянку такси.