Продавец прошлого - [30]

— А Анжела знала, что вы ее отец?

— Она уверяет, что знала. Рассказала мне, что Марина много лет скрывала от нее трагедию. Пока однажды, это должно было случиться, кто-то, какая-то приятельница, вроде однокурсница, что-то такое ей сказала. Анжела отреагировала очень болезненно. Поссорилась с Мариной и ее мужем, своими родителями, в конечном счете своими настоящими родителями, замечательными людьми. Поругалась с ними и уехала из Анголы. Отправилась в Лондон. Затем в Нью-Йорк. Она узнала, что я фотограф, и по этой причине заинтересовалась фотографией. Стала, как и я, фотографом и, как и я, превратилась в кочевницу. Вы несколько месяцев назад удивились совпадению — что мы оба фотографы и вернулись на родину приблизительно в одно и то же время. Вы еще не поверили, что это совпадение. Ну, как видите, это не было чистым совпадением. Анжела клянется, что, как только меня увидела, однажды вечером, — помните? — однажды вечером в вашем доме, клянется, что, как только меня увидела, едва только взглянула, сразу же догадалась, кто я такой. Не знаю. Стоит мне подумать об этой встрече, меня пробивает дрожь. Для меня это была странная встреча. Я-то знал, кто она такая. Никто из нас ничего не сказал. Мы промолчали. Прошли месяцы, и вот, в тот вечер, я выстрелил в Эдмунду, а он кинулся искать прибежища у единственного человека, который мог его приютить, — у Феликса Вентуры, бывшего ученика профессора Гашпара, человека одного с ним рода-племени…

Жузе Бухман замолчал. Допил пиво, которое у него оставалось, сделав долгий глоток, и задумался о чем-то своем, погрузив взгляд в густую листву манго. Ему было хорошо в этом огромном саду. Тень падала на нас, как струя прохладной воды. Время от времени в птичье щебетанье вплетался резкий стрекот цикад. На меня навалился сон, желание закрыть глаза и заснуть, но я устоял, убежденный в том, что, если сейчас засну, через какое-то мгновение проснусь уже в обличье геккона.

— Вы получаете известия от Анжелы?

— Получаю. Как раз сейчас она спускается по Амазонке на одном из тех медлительных неторопливых баркасов, которые ночью покрываются гамаками. Неба там — хоть отбавляй. Много света в воде. Надеюсь, она чувствует себя счастливой.

— Ну, а вы-то счастливы?

— Я наконец обрел покой. Ничего не опасаюсь. Ни к чему не стремлюсь. Думаю, это можно назвать счастьем. Вам известно, что сказал Хаксли[56]? Счастье никогда не бывает грандиозным.

— Что будет с вами дальше?

— Не имею представления. Возможно, стану дедом.

Феликс Вентура начинает вести дневник

Этим утром я обнаружил Эвлалия мертвым. Бедняга Эвлалий. Он свалился к ножкам моей кровати с огромным скорпионом, жутким существом, тоже мертвым, зажатым в зубах. Он погиб в бою, как герой, он, не считавший себя храбрецом. Я похоронил его во дворе, завернув в шелковый платок, один из моих лучших платков, у подножья авокадо. Я выбрал влажную, покрытую мхом сторону авокадо, обращенную к западу, потому что там все время тень. Евлалий, как и я, не любил солнца. Мне его будет не хватать. И вот сегодня я решил вести этот дневник, чтобы продлить иллюзию, что меня кто-то слушает. У меня больше не будет такого слушателя, как он.

Думаю, что он был моим лучшим другом. Предполагаю, что перестану встречать его в снах. Кроме того, воспоминания, которые у меня о нем остались, с каждым разом, с каждым часом, все больше похожи на постройку из песка. Воспоминания о сновидении. Возможно, он мне целиком приснился — он, Жузе Бухман, Эдмунду Барата душ Рейш. Я не осмеливаюсь копать во дворе рядом с бугенвилией, меня ужас берет — а вдруг я ничего там не обнаружу? А вот Анжелу Лусию, если я и увидел ее во сне, то она приснилась мне основательно. Открытки, которые она продолжает мне присылать, каждые три-четыре дня, вполне реальны. Я приобрел в «Альтаире», через Интернет, огромную карту мира. Магазин «Альтаир» в Барселоне — мой любимый книжный магазин. Когда я бываю в Барселоне, то всегда оставляю два-три дня, чтобы потеряться в «Альтаире», порыться в книгах и картах, фотоальбомах, составить план путешествия, которое я однажды совершу; главное — составить этот план, план путешествия, которое никогда не осуществлю. Я повесил карту на стену гостиной, прикрепив ее к пробковому планшету, рядом с полароидными снимками, сделанными Анжелой Лусией. Все открытки снабжены пометкой — названием запечатленного на них места — и таким образом я легко могу проследить ее маршрут (в каждый пункт я втыкаю булавку с зеленой головкой). Я вижу, что Анжела спустилась по Амазонке до Белена-ду-Пара. Затем, по моим предположениям, она взяла напрокат машину или же, что наиболее вероятно, села в автобус, ехавший на юг. Она прислала мне из Сан-Луишду-Мараньяу силуэт небольшой лодки с квадратным парусом на фоне заката: «Река Анил, девятое февраля». Четыре дня спустя пришла фотография детской ручонки, запускающей бумажный самолетик. На заднем фоне течет река — полноводная и бурая под медленным солнцем: «Канарские острова, дельта Парнаибы, тринадцатое февраля». Мне не составляет труда представить, по какому маршруту она будет двигаться в ближайшие дни. Вчера я купил билет до Рио-де-Жанейро. Послезавтра вылетаю из аэропорта имени Сантуша Дюмонта в Форталезу. Думаю, мне будет нетрудно ее разыскать. Если Жузе Бухману удалось найти земляка, застрявшего внутри телефонной кабины в Берлине, имея в качестве единственного указателя светофор, я еще быстрее отыщу женщину, которой нравится фотографировать облака. Не знаю, как я поступлю, когда ее встречу. Надеюсь, ты, дружище Евлалий, где бы ты ни находился, поможешь мне принять верное решение. Я анимист. Я всегда им был, но только недавно это осознал. С душой происходит нечто похожее на то, что бывает с водой: она течет. Сегодня это река. Завтра — море. Вода принимает форму сосуда. Внутри бутылки она кажется бутылкой. Тем не менее, она не бутылка. Евлалий всегда останется Евлалием, в любой плоти — и мясной, и рыбной. Мне приходит на память черно-белый снимок Мартина Лютера Кинга, выступающего с речью перед толпой: «Я видел сон…» Он должен был, скорее, сказать: «Я выдумал сон». Если поразмыслить, это совсем разные вещи: увидеть сон и выдумать сон.