Прочтение Набокова. Изыскания и материалы - [7]

Я очень признателен за доброе отношение и возможность продолжать архивные изыскания Эндрю Вайли (Andrew Wylie) и членам коллегии «The Vladimir Nabokov Literary Foundation».

Вошедшие в книгу статьи и публикации в разные годы оказывались в поле зрения моих коллег, щедро делившихся со мной своими наблюдениями при их обсуждении – на конференциях, в переписке и в личных беседах. За многолетнее доброжелательное внимание к моим работам, за справки и консультации, за разнообразную помощь в исследованиях и переводах Набокова и разысканиях в области литературы, истории и культуры русской эмиграции я сердечно благодарен Брайану Бойду (Оклендский университет), Дональду Б. Джонсону (Калифорнийский университет в Санта-Барбаре), Геннадию Барабтарло (Университет Миссури), Стивену Блэквеллу (Университет Теннесси), Ольге Ворониной (Бард колледж, Аннандэйл-на-Гудзоне, Нью-Йорк), Олегу Коростелеву (ИМЛИ РАН), Татьяне Марченко (Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына, Москва), Мицуёси Нумано (Токийский университет), Куми Мори (Токийский университет), Ольге Сконечной (Eur’Orbem, Париж), Ивану Толстому (Радио «Свобода», Прага), Станиславу Швабрину (Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл), Максиму Шраеру (Бостонский колледж), Манфреду Шрубе (Миланский университет). Б. Бойд, О. Воронина, А. Устинов, С. Швабрин и М. Шруба предоставили мне ценные архивные материалы и малодоступные публикации. Приношу выражения признательности Геннадию Барабтарло за его замечания относительно русских переводов Набокова и Олегу Коростелеву за полный комплект берлинских периодических изданий «Веретёныш» и «Наш мир» и за справки по широкому кругу вопросов, касающихся взаимоотношений эмигрантских авторов, редакторов и издателей. Я благодарен Ирине Кравцовой и Дмитрию Макаровскому за советы и блестящие решения трудных задач, возникших при подготовке настоящего издания.

Моя работа в обширных и продолжающих пополняться набоковских и эмигрантских архивах, музейных собраниях и частных коллекциях была бы несравнимо менее плодотворной и увлекательной без профессиональной помощи многих смотрителей и кураторов. Я особенно признателен Stephen Crook и Mary C. Kinniburgh (The New York Public Library. W. Henry & A. Albert Berg Collection of English and American Literature), Alice L. Birney (The Library of Congress. Collection of the Manuscript Division. Washington D. C.), Natalia Sciarini (Beinecke Rare Book & Manuscript Library. New Haven), Michael Frost (Sterling Memorial Library. New Haven), Sarah Funke (Glenn Horowitz Bookseller, Inc. New York), Татьяне Пономаревой и Даниле Сергееву (Музей В. В. Набокова. Санкт-Петербург).

Разрешению опубликовать в настоящей книге набоковские материалы и сочинения я обязан Джеймсу Пуллену, представляющему интересы «The Wylie Agency, LLC», которому я выражаю живейшую признательность не только за это, но и за его неизменное участие.

Метаморфоза как метафора

Образец и его отражение «Университетская поэма» Набокова

«Университетская поэма» (далее – УП), написанная Владимиром Набоковым в Берлине в декабре 1926 года, вскоре после завершения первого романа «Машенька», и опубликованная в лучшем эмигрантском журнале «Современные записки»[21], примечательна и как набоковский эксперимент с онегинской строфой, и как его попытка внести свой вклад в богатую онегинскую традицию.

Из ряда критических отзывов, в общем, скорее, поверхностно-восторженных (уничижительная оценка принадлежала Георгию Иванову, назвавшему поэму «гимназической», написанной «вялыми ямбами, лишенными всякого чувства стиха»[22]), своей основательностью выделяется замечание Михаила Кантора:

Большая (ок. 900 стихов) «Университетская поэма» Сирина – произведение виртуоза. Но есть литературные формы, окончательно себя исчерпавшие: к ним принадлежит стихотворная повесть, достигшая своего апогея в первой трети XIX века. Всякая попытка оживить этот жанр неизбежно отдает стилизацией, а в худшем случае пародией. Жаль, что талантливый поэт не учел этого[23].

Действительно, оправдать эксперимент с твердой формой, выраженное повествовательное начало, нарочито безыскусное название, с введенным в него условным жанровым определением, и отмеченную Юлием Айхенвальдом разговорную «простоту» стиха (с выражениями вроде: «хошь не хошь», «чайничек кургузый», «И тут я задал, / как говорится, лататы»), вбирающего «повседневный материал»[24], могла лишь виртуозная техника и та ясность и цельность замысла, которых Набоков в своих рецензиях 20-х годов требовал от молодых эмигрантских поэтов.

Поэма состоит из 63 обратных онегинских строф. Набоков последовательно изменил порядок рифм от конца к началу и заменил мужские окончания женскими и наоборот (АбАб+ВВгг+ДееД+жж – АА+бВВб+ГГдд+ЕжЕж)[25]. Выдающийся стиховед М. Л. Гаспаров, уделивший внимание и УП, заметил, что набоковский вариант оказался слабее пушкинского:

Начальные строки, вопреки намерению автора, членятся не на АА+бВВб, но, по стремлению к симметрии, на ААб+ВВб <…>; за ними следует четверостишие ГГдд, своими мужскими стихами как бы завершающее строфу, а после этого последние строки