— Понятно, — говорю я. Так и есть. Над этим я еще подумаю. Время лечит, но его не хватает, и оно дорого.
— Начал учить испанский на курсах при Обществе молодых христиан, — зачем-то сообщает мне Эзикиель. Его сопровождает едва уловимый запах нефти. В руках — грязные рабочие рукавицы. — Мы вместе с Беатрис на занятия ходим. В Эсбери есть церковь. Там многие не говорят по-нашему. Как же им научиться-то? — Он кивает и задумчиво надувает щеки. Рождество для него — важное время. Возможность. Развозить нефть для обогрева домов — занятие второстепенное.
Неожиданно мы оба ощущаем важность момента и замолкаем. Он понимающе улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Мы одновременно осознаем огромность всего.
— Как поживает ваш сын, мистер Баскоум? — Эзикиель имеет в виду моего Пола. Они знакомы давно, еще со школьной скамьи. Его вежливый вопрос заставляет меня прослезиться.
— Хорошо, Эзикиель, хорошо. Передам ему, что ты спрашивал.
— Он по-прежнему?.. — Эзикиель как-то странно смотрит на меня. Он понял свою ошибку и не знает, куда деваться от неловкости. Хотя, на мой взгляд, для этого нет никаких оснований.
— Он? Да… — говорю я, — по-прежнему в Канзас-Сити. У него там магазин садового инвентаря. — Я прикасаюсь кончиком пальца к уголку глаза у переносицы.
— У него такого рода штуки всегда здорово выходили, — говорит Эзикиель.
— Да, — поддакиваю я, хоть это и неправда.
— Ну, тогда ладно, — говорит он, собираясь идти. — Пора Санта-Клаусу обратно в сани и лететь дальше.
— Давай, — говорю я. Он пожимает мне руку своей огромной, на удивление мягкой лапищей. Вот то, что можно сказать друг другу накануне Рождества. Несколько добрых слов.
Потом он уходит. И я тоже. Мы провели несколько минут вместе, и день, в который это случилось, до вечера будет добрым.
