Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920–1930-х годах - [11]

С конца 1929 г. в Новосибирске, основных городах края (да и во многих рядовых райцентрах тоже) начинается длившийся до 1934 г. период постоянных массовых расстрелов (в 1935-1936 гг., накануне «Большого террора», из-за отсутствия местных внесудебных органов с правом вынесения приговоров с высшей мерой наказания, расстрелов было намного меньше). И чтобы комендатуры справлялись со своими палаческими функциями, в помощь к ним привлекали и начальников горрайотделов, и начинающих оперработников, а нередко и фельдъегерей, и милиционеров. Так шла охота за двумя зайцами – комендатуры получали техническую помощь, а чекисты заодно с милиционерами – специфическую закалку.

Акт о расстреле составлялся в достаточно свободной форме. Старший горсудья г. Бийска Прапорщиков изощрялся, в деталях, описывая способ казни во всех составленных им актах: так, над расстрелянным 27 марта 1933 г. «за хищение соц. собственности» Е.М. Чурилиным «приговор в 23 часа 25 минут приведён в исполнение посредством произведения четырёх выстрелов из нагана в область затылочной части головы...»; осуждённого по указу от 7 августа 1932 г. А.М. Киреева казнили 7 апреля 1933 г. «через посредство выстрела двух пуль из нагана в голову»; двух осуждённых по этому же указу казнили 15 августа 1933 г. «через посредство выстрела из револьвера системы «Наган» в область задней части затылка». Обычно стреляли в голову два-три раза: опергруппа НКВД ТАССР, расстрелявшая за 26 августа, 21 и 26 сентября 1937 г. 38 осуждённых, отчиталась за расход 84 патронов к револьверу «наган».

Среди палачей, вероятно, находились и добровольцы, не относившиеся к оперсоставу. Так, в казнях 1933-1934 гг. постоянно участвовал начальник кирпичного завода при Бийском изоляторе коммунист М.Ф. Трунов, в 1937 г. работавший в штате Бийского горотдела НКВД. Зафиксировано в те же годы участие в расстреле и ещё одного начальника Бийского кирзавода – Павлова[34]. Руководящие работники местных чекистских органов тем более постоянно практиковались в казнях: так, начальник экономического отделения Барнаульского оперсектора ОГПУ Г.А. Линке 2 ноября 1932 г. участвовал в расстреле группы из 13 осуждённых.

Не только суровые мужчины исполняли приговоры. Красноречивую информацию о полной эмансипации судейского сословия даёт следующий акт о расстреле от 15 октября 1935 г.: «Я, судья города Барнаула Веселовская, в присутствии п/прокурора Савельева и п/нач. тюрьмы Дементьева... привела в исполнение приговор от 28 июля 1935 о расстреле Фролова Ивана Кондратьевича». Старшая нарсудья г. Кемерова Т.К. Калашникова вместе с двумя чекистами и и.о. горпрокурора 28 мая 1935 г. участвовала в расстреле двух уголовников, а 12 августа 1935 г. – одного.

Участие в расстрелах «врагов народа» считалось партийными властями одним из наивысших проявлений политической лояльности. В марте 1925 г. при проверке партдокументов работника Кубанского окротдела ОГПУ Воронцова, работавшего в ЧК с 1919 г. и исключённого из РКП(б) по подозрению в хищении ценностей при обыске, партийная комиссия сделала следующий примечательный вывод: «Участвовал во многих расстрелах и женат на жене бывшего офицера, ныне убитого. Считать проверенным и вполне достойным службы в органах ВЧК-ГПУ»[35].

Технология

Способы расправ в гражданскую войну были разнообразны: главенствовал расстрел, но любили душить с помощью удавки (для бесшумности, или с целью экономии патронов, или из садистских соображений, чтобы наблюдать предсмертные судороги жертвы). Но также рубили шашками (особенно во время подавления крестьянских мятежей), топили, замораживали, сжигали, зарывали живыми в землю... Дикости гражданской войны во многом повторились позднее – в эпоху коллективизации и «Большого террора».

Чекисты, как правило, очень легко относились к пролитию крови, нередко не делая отличий между «своими» и «классово чуждыми». Партийные власти Астрахани, где красный террор в 1919 г. был исключительно масштабен, возмущались поведением сотрудников участковой транспортной ЧК, заявлявших: «Хватило бы рабочих, а патронов для них хватит». В июне 1920 г. красноярский чекист Д.Ф. Титов показывал о главе Енисейской губчека В.И. Вильдгрубе: «Простая речь настоящего, от молота, рабочего дисгармонировала с той непонятной жаждой крови, которую требовал он почти после каждого сделанного доклада... Чувствовалось в натуре Вильдгрубе нечто патологическое...». Секретарь Енисейского губбюро РКП(б) А. Дубровинская, делегированная в состав коллегии губчека, заявляла сибирским властям, что с первого заседания стало ясно, что для Вильдгрубе и его заместителя Д.М. Иванова «важна не сущность дела, не очищение губернии [от] действительной контрреволющии, а бесшабашное и бесчисленное количество лиц, подвергнувшихся высшей мере наказания. Иными словами, важно, чтобы как можно больше было расстреляно...»[36].

Имеющиеся документальные свидетельства говорят о крайне жестоких способах массовых расправ, практиковавшихся в губернских чека. Работавший в 1920 г. членом Полтавского губсовнархоза будущий дипломат-невозвращенец Г.З. Беседовский вспоминал свой разговор с председателем местной губчека Ивановым, который говорил, что его заместитель Заборенко «по требованию инструкции» всегда присутствует при расстрелах. Основным исполнителем являлся комендант Гуров – бывший матрос. По словам Иванова, комендант «... недавно юбилей справлял – три тысячи человек уже расстрелял. Говорит, что дойдёт до пяти тысяч и бросит. Но только уж и он сдавать стал. Приходится его напаивать каждый раз. Недавно с пьяных глаз хотел Заборенко застрелить. Еле вырвали. Каждую субботу вечером у нас тут во дворе настоящий ад. Осуждённых сажают в подвал... и оттуда водят через двор к погребу, где расстреливают. Крики, как на бойне. Заборенко хотел вставлять кляп в рот, чтобы не кричали, но я запретил. Это уж совсем получилось бы, как простое убийство...».