Пробужденные фурии - [181]
– Я думал, она не умеет пользоваться командным ПО.
– Она не умеет. Пока. Но я могу ее научить, Микки. На лице Сильви Осимы, когда она говорила, был необычный покой. Такого я за ней еще не замечал за все время, что мы провели вместе в Нечистой, да и позже. Он напомнил мне о лице Николая Нацуме в монастыре Отречения, до того как пришли мы и все испортили, – знание о цели, существующей вне всяких человеческих сомнений. И смирение со своими деяниями – то, чего я не знал со времен Инненина и чего не надеялся почувствовать вновь. Взамен я почувствовал, как во мне сворачивается ядовитая зависть.
– Станешь сенсеем деКома, Сильви? Такой у тебя план, значит?
Она нетерпеливо отмахнулась.
– Я говорю об учении не в реальном мире, я говорю о ней. Я могу ускорить время относительно реального во внутреннем хранилище мощностей, чтобы каждая минута стала месяцем, и покажу ей, как это делать. Это не охота на миминтов – ПО создано не для этого. Только теперь я это понимаю. Все время в Нечистой по сравнению с этим я как будто находилась в полусне. А это – кажется, что для этого я рождена.
– Но это говоришь не ты, Сильви, а софт.
– Да, может быть. И что?
Я не смог придумать ответа. Взамен я посмотрел на грав-сани, где вместо Сильви лежала Вирджиния Видаура. Я подошел ближе – казалось, меня туда тянут за трос, зацепленный за кишки.
– С ней все будет в порядке?
– Да, наверное, – Сильви устало оттолкнулась от кнехта. – Твоя подруга, а?
– Э-э… Что-то в этом роде.
– Ну, синяк на лице выглядит так себе. Наверняка кость треснула. Я перенесла ее туда как можно аккуратнее, включила систему, но она только вводит успокоительные – наверное, в общем порядке. И диагноза я пока не дождалась. Понадобится пере…
– Хм-м?
Я повернулся, чтобы попросить ее договорить, и увидел серый цилиндр на вершине параболы. Не было времени добраться до Сильви, не было времени ни на что, кроме как броситься, спотыкаясь, за грав-сани и в косую тень под их прикрытие. Военный заказ «Ценг» – он по меньшей мере укреплен для боевых условий. Я упал на землю с другой стороны и прижался к причалу, сложив руки на голове.
Граната взорвалась с удивительно приглушенным хрустом, и что-то в голове завопило от этого звука. Меня захлестнула немая ударная волна, вырубила слух. В размазанном гудении после взрыва я уже стоял на ногах – не было времени искать осколочные ранения, только оскалиться, развернуться к нему, когда он вылезал из воды на краю причала. У меня не было оружия, но я вышел из-за грав-саней так, словно был вооружен до зубов.
– Быстрый ты, – окликнул он. – Думал, вас обоих накрою.
Его одежда была мокрой после заплыва, а на лбу – длинная ссадина, которую вода оставила розовой и бескровной, но наглость в оболочке янтарного цвета никуда не делась. Черные волосы, по-прежнему длинные, спутанно лежали на плечах. Он казался безоружным, но все равно улыбался уверенно.
Сильви свернулась калачиком между водой и санями. Я не видел ее лица.
– Теперь я тебя убью на хрен, – произнес я холодно.
– Ну да, попытаешься, старик.
– Ты понимаешь, что наделал? Ты хоть представляешь, кого сейчас убил?
Он покачал головой в наигранной печали.
– А у тебя правда давно прошел срок годности, да? Думаешь, я вернусь к семье Харланов с трупом, когда могу захватить живую оболочку? Мне не за это платят. Это шок-граната – к сожалению, последняя. Не слышал, как она шарахнула? Трудно перепутать, если недавно бывал в боевых действиях. А, ну да, ты же и не бывал. Ударная волна вырубает, вдыхаемая молекулярная шрапнель фиксирует состояние. Она пролежит весь день.
– Мне не надо читать лекции о военной технике, Ковач. Я, блин, был тобой, и бросил ради чего-то поинтереснее.
– Неужели? – в пугающе голубых глазах вспыхнула злость. – Это ради чего же? Низкопробной преступности или провалившейся революционной политики? Мне сказали, ты всем успел побаловаться.
Я сделал неровный шаг и увидел, как он подобрался в боевую стойку.
– Что бы тебе ни говорили, я видел на век рассветов больше твоего. И теперь я их у тебя отниму.
– Да? – он с отвращением хмыкнул. – Ну, если они довели тебя до того, кем ты стал, ты только сделаешь мне одолжение. Потому что плевать, что со мной будет, – главное, чтобы я никогда не стал тобой. Лучше сам прострелю себе стек, чем буду стоять на твоем месте.
– Тогда, может, так и сделай. Сэкономишь мне время. Он рассмеялся. Кажется, смех должен был быть презрительным, но у него не получилось. Слишком много нервов и эмоций. Он махнул рукой.
– Блин, почти хочется тебя отпустить, так тебя жалко. Я покачал головой.
– Нет, ты не понимаешь. Я не дам тебе забрать ее обратно к Харланам. Все кончено.
– Тут ты охренеть как прав. Поверить не могу, как же ты запорол свою жизнь. Только взгляни на себя.
– Лучше ты взгляни на меня. Это последнее лицо, которое ты увидишь, мелкий тупой ублюдок.
– Только не надо мелодрамы, старичок.
– О, это, по-твоему, мелодрама?
– Нет, – в этот раз он правильно передал интонацию презрения. – Ты слишком жалкий даже для нее. Это дикая природа
