Пробуждение спящей красавицы. Психологическая инициация женщины в волшебных сказках - [4]

За единицу сказки ученый принял ход персонажа, который был назван функцией. Это поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия. Всего В. Я. Пропп обнаружил в сказке тридцать одну функцию. Пронумеровав и обозначив каждый ход буквой алфавита, он записал их один за другим в последовательности, которая составила как бы формулу сказки. Эта последовательность оказалась такова (для простоты я использую только порядковые номера функций, а буквы опускаю):

Структура волшебной сказки по В. Я. Проппу

Подготовительная часть

— Отлучка

— Запрет (или приказ)

— Нарушение

— Выведывание

— Выдача

— Подвох

— Пособничество

Завязка

— Вредительство (или 8а: недостача)

— Посредничество

— Начинающееся противодействие

— Отправка

Основная часть

— Первая функция дарителя

— Реакция героя

— Снабжение, или получение волшебного средства

— Пространственное перемещение между двумя царствами

— Борьба

— Клеймение

— Победа

— Ликвидация беды или недостачи

— Возвращение

— Преследование, погоня

— Спасение

Дополнительный сюжет, в котором действует лжегерой.

Первая его часть (новое вредительство) аналогична функциям 8–15.

8 bis. Братья похищают добычу.

10–11 bis. Герой снова отправляется на поиски.

12 bis. Герой вновь подвергается испытаниям

13 bis. Герой снова реагирует на действия дарителя

14 bis. Герой снова. получает волшебное средство

15 bis. Возвращение с новым средством домой.

С этого момента развитие повествования уже иное, сказка дает новые функции.

— Неузнанное прибытие героя

— Необоснованные притязания лжегероя

— Трудная задача

— Решение

— Узнавание героя

— Обличение лжегероя

— Трансфигурация героя

— Наказание лжегероя

— Свадьба, воцарение героя.

Выделив и описав персонажей и функции, В. Я. Пропп пришел к тому выводу, что действие решительно всех сказок отобранного им материала, а также очень многих других волшебных сказок самых различных народов развивается в пределах этих функций. При этом структура сказки подчиняется следующим закономерностям:

— Функции действующих лиц, независимо от того, кем и как они выполняются, служат постоянными, устойчивыми элементами сказок. Они образуют основные составные части сказок.

— Максимальное число функций, известных волшебной сказке, — 31.

— Последовательность функций всегда одинакова.

— Все волшебные сказки однотипны по своему строению.

В каждой отдельной сказке присутствуют не все функции, но взаимоотношение между функциями всегда то же самое, то есть всегда присутствует базовая структура. Она обеспечивает единство повествования, целостность и предсказуемость.

А вот теперь самое важное. Если принять все сказанное выше — что все волшебные сказки, не только русские народные, но и многих народов мира, имеют одинаковую последовательность ходов, — то тогда неизбежно возникает вопрос: какая закономерность кроется за этими функциями и их последовательностью? Зачем народу понадобилось на сто рядов повторять практически один и тот же сюжет в сотнях и тысячах вариантов волшебных сказок? Что он этим хотел сказать? Этот вопрос, если мы на него ответим, возможно, прольет свет на первоначальный наш вопрос: почему терапевтические сессии так часто напоминают сказочные сюжеты.

Сам В. Я. Пропп обнародовал свою версию единообразия сказок спустя почти тридцать лет после выхода в свет «Морфологии сказки». В 1946 году Владимир Яковлевич публикует продолжение книги и называет его «Исторические корни волшебной сказки». Для В. Я. Проппа морфология сказки не была самоцелью, он стремился к выявлению жанровой специфики волшебной сказки для того, чтобы впоследствии найти единообразию волшебных сказок историческое объяснение. Во второй книге он делает попытку ответить на тот же вопрос, который интересует и нас: какое общее явление кроется за одинаковой последовательностью функций в сказке.

В связи с этим ученый обратил внимание на следующий феномен. Главное в структуре сказки то, что герой отправляется из дому в лес, подземелье или «иной мир», умерщвляется и воскресает, приобретя таким образом магическую силу, затем он возвращается к людям в ином уже статусе, более высоком, чем был до ухода. В. Я. Пропп настаивает: «Обратим особое внимание на то, что посвящаемый якобы шел на смерть и был вполне убежден, что он умер и воскрес… Почему герой попадает к вратам смерти?.. Почему сказка отражает в основном представления о смерти, а не какие-нибудь другие? Почему именно эти представления оказались такими живучими и способными к художественной обработке?»[1]

Ответ на этот вопрос В. Я. Пропп получает из рассмотрения обрядов инициации — посвящения юношества при наступлении половой зрелости — явления уже не только в области мировоззрения, но и в области конкретной социальной жизни. С целью поиска общей основы сказки В. Я. Пропп обращается к этнографическому материалу, собирая все возможные и доступные для него на тот момент данные относительно обрядов инициации (мы тоже чуть позже это сделаем) и приходит к выводу, что композиционное единство сказки кроется «не в каких-нибудь особенностях человеческой психики» (курсив наш, заметьте, что В. Я. Пропп не исключал психологических причин единства корней сказки), не в особенности художественного творчества, оно кроется в исторической реальности прошлого. То, что сейчас рассказывают, некогда делали, изображали, а то, чего не делали, представляли себе. Из этих двух циклов первый (обряд) отмирает раньше, чем второй. Обряд уже не производится, представления о смерти живут дольше, развиваются, видоизменяются уже без всякой связи с данным обрядом. Исчезновение обряда связано с исчезновением охоты как единственного и основного источника существования