Пробуждение силы - [50]

– Придется подождать. Полковник выехал, но когда доедет – это вопрос компетенции небес. Как по Москве ездить – сам знаешь. А «мигалок» нашему брату не полагается даже в оперативной обстановке.

– Что про Стромова слышно?

– Пойдем в кабинет…

В длинных коридорах ГРУ разговаривать на рабочие темы не принято. И даже при том, что людей здесь было не так много, как на улицах, офицеры дошли до кабинета капитана молча. Там же, в кабинете, дожидались дела три старших лейтенанта, что участвовали в задержании подполковника Иванова, два Михаила – высокий и невысокий, и Александр. Стул для Сережи был уже принесен из другого кабинета.

Юровских сразу ввел Марочкина в курс дела.

– Это мы выяснили, что с подполковником произошло. Несколько женщин стояли, обсуждали, что с человеком случилось. Расспросили. Человек прошел мимо машины, потом его что-то остановило, выгнуло дугой, стало трясти и бросило на спину. Типичный приступ эпилепсии. Из машины вышел генерал, потом из-за руля – полковник. Генерал, судя по описанию, Аладьян. Полковник, видимо, Лопухин, руководитель технического блока лаборатории. Из соседнего «уазика» выскочили люди, генерал им приказал. Сначала больного прижали к земле, не дали биться, потом в машину к генералу загрузили, спросили, где здесь ближайшая больница, и уехали. Мы, естественно, в больницу наведались. Никого туда не привозили. Номер машины не знали, марку машины тоже. Единственное, что иномарка и внедорожник… Чуть позже по результатам допроса выяснили, что Лопухин ездит на «Тойоте Ленд Крузер Прадо». С трудом, но вычислили номер. Машина зарегистрирована на его сестру, носящую другую фамилию. Приехали со всеми данными, а здесь, оказывается, уже все про захват знают. Подключилось наше Управление космической разведки, определили трубку генерала и слушали, как ему посоветовали sim-карту сменить. Генерал сменил, но позвонил по тефону предыдущего абонента, чтобы свой номер сообщить. Его снова засекли. И всех прослушивают, с кем генерал общался. И того, кто рекомендовал сменить sim-карту. Это оказался сотрудник американского посольства. И тут выяснилось, что подполковник Стромов совершенно не нужен генералу Аладьяну, но очень нужен этому американцу. Американец стал по телефону договариваться, чтобы пристроиться с отдельной машиной в группу гуманитарной экспедиции, что собралась выехать на Северный Кавказ. Андрея Никитовича он намеревается взять с собой. Договорился, хотя сама экспедиция организована Европарламентом и к США отношения не имеет. Одновременно американец требовал двадцать три миллиона долларов для выплаты генералу Аладьяну…

– Дорого они подполковника оценили… – заметил Марочкин. – Буду гордиться тестем…

– Похоже, это не только за подполковника. Аладьян намеревается еще кое-что ему продать… Мы думаем, результаты работы лаборатории. Но деньги будут доставлены в Грузию, и генералу придется ехать туда. Нам ставится задача ехать следом. На Северном Кавказе ты забираешь нам в поддержку свой взвод в полном составе, с нами, как я говорил, идут два офицера «Альфы» и два опера ФСБ, и, кроме того, в усиление твоего взвода из спецрезерва ГРУ выделяют пару снайперов с импортными дальнобойными винтовками. Прицелы, что важно, с тепловизором… И будем ловить момент истины – сначала узнаем, зачем нужен американцу Андрей Никитович, потом постараемся перехватить материалы Аладьяна и, естественно, выручить подполковника… Ты готов?

– Поехали… – сказал Сережа, вызывая общие улыбки.

– Я бы все-таки дождался полковника Мочилова… – возразил Николай.

В это время на столе зазвонил телефон. Юровских снял трубку.

– Да… Понял, товарищ полковник. Мы в сборе. Готовы. Идем… – Положив трубку, встал. – Юрий Петрович легок на помине… Прибыл…

* * *

Генерал Аладьян чувствовал, что настал момент, наступление которого он всегда предвидел. Все последние годы, когда власть в стране крепла, он ощущал его приближение и ждал, что над его лабораторией установят жесткий контроль, и тогда многие эксперименты, обещающие поразительные, по большому счету, результаты, придется прекратить. Более того, Эдуард Осипович предвидел даже такой вариант развития событий, при котором его предыдущие действия могут признать незаконными и призвать его к ответу, что может зачеркнуть всю его предыдущую жизнь и низвести самого Эдуарда Осиповича на нулевой уровень. Когда Аладьян начинал свою деятельность, при советской еще власти, вполне его устраивающей и много ему позволяющей, с него спросить никто не решился бы, потому что тогда результат оправдывал средства, и все, что он делал, было по существу своему обычным явлением, направленным на пользу государства. Именно тогда возникла практика использования живого материала, который сам давал согласие на участие в экспериментах, – заключенных, приговоренных к длительным срокам заключения и даже к расстрелу. Дело было до введения моратория на смертную казнь, и желающих таким образом попытаться избавиться от смерти хватало. А расстреляли их или нет – это мало кому было известно. Условие ставилось сразу – эксперименты, опасные для психики. Семьдесят процентов не выживают. Но есть возможность войти в число оставшихся тридцати процентов. Тогда, после окончания эксперимента, чистые документы и свобода. При желании – выезд за границу. Некоторым это ставилось даже в качестве условия, чтобы не засветились потом в стране. Естественно, все условия были психологическим ходом и ерундой для надеющихся выжить. Не выживал никто. Не было просто пресловутых тридцати процентов. Но с условиями, такими конкретными и подробно расписанными, заключенные верили лучше. И соглашались. Надежда умирает последней…