Пробуждение сердца - [31]

Пока его зашнуровывали, пожилая женщина с проседью в волосах сняла с постели белье. Взгляд Санчи нечаянно упал на простыню, на которой темнели красные пятна.

У Санчи екнуло сердце. Щеки ее заалели от стыда, в животе все сжалось, когда она поняла, что эти алые пятна означают. Она почувствовала неожиданную слабость. «Нет, – ошеломленно уверяла она себя, – этого не может быть!» Иначе она обязательно помнила бы об этом. Санча лихорадочно перебирала события минувшей ночи. Но ничего не могла припомнить, кроме слез отчаяния, волнующего прикосновения его рук, умиротворяющего тепла его объятий.

Санча похолодела. Учащенно дыша, она пыталась вспомнить хоть что-то определенное, но в памяти зиял черный провал. Посмел ли он? Позволила ли она? Нет, она ничего не помнила! Пол поплыл у нее из-под ног. Она почувствовала, как ее бросило в жар, вдруг стало нечем дышать, к горлу подкатила тошнота, и, как ни старалась она сдержаться, мерзкое снадобье исторглось из нее.

Служанки отпрянули от нее. Вскоре в спальне появились женщины и занялись уборкой, тогда как остальные суетились вокруг, успокаивающе похлопывали ее по рукам и переговаривались между собою, считая, что внезапный приступ тошноты – верный признак того, что она этой ночью зачала. Глубокомысленные замечания женщин привели дрожавшую Санчу в еще больший ужас.

Ее усадили на скамью и, торопливо всыпав в чашку порошок, приготовили новую порцию снадобья. Дельфина, нависая над Санчей, проследила, чтобы она выпила все до дна.

Выходя из гардеробной, Хью слышал суматоху в спальне, но прошел мимо, увидя, что там полно суетящихся женщин.

В коридоре было светло: кто-то зажег настенные канделябры, а в прихожей Хью увидел бездельничающего отцовского юного пажа, подпиравшего стену.

Он еще был в дверях, когда в прихожей появился Мартин, его оруженосец. С плаща Мартина стекала дождевая вода, оставляя лужи на полу, где уже успели наследить слуги. Он почтительно поздоровался с Хью, стащил с головы мокрую шляпу и доложил, что коляска готова и стоит во дворе замка. Отряд и повозки ждут на дороге, мальчишка-слуга послан за конем Хью.

– Какие еще будут распоряжения? – спросил Мартин.

– Жди здесь, – приказал Хью. – Проводишь мою жену и Алису до коляски. Ах да, в спальне остался сундук с ее одеждой, проследи, чтобы его спустили вниз и тоже погрузили.

Мартин кивнул и отступил в сторону, пропуская двух служанок, которые спешили в спальню с кувшинами воды.

Отца и Томаса Суинфорда Хью нашел в верхней гостиной, ярко освещенной свечами. Уильям Кенби сидел на скамье у стены и грузно качнулся навстречу Хью.

– Будь здоров, сын! – сказал он и пьяно ухмыльнулся. – Как чувствуешь себя после этой ночки? А твоя милая супруга?

– Хорошо, – ответил Хью и перевел взгляд на Суинфорда, который сидел, развалясь, на скамье возле погасшего камина.

– Ты излишне скромен, – проговорил Суинфорд, добродушно посмеиваясь. Поднял кубок, приветствуя Хью, и пробормотал: – Бедная девочка.

Уильям Кенби, продолжая пьяно хихикать, похлопал себя по карманам камзола, расшитого серебром, сунул руку внутрь и наконец извлек связку бумаг:

– Это рекомендательные письма моим друзьям, которые с радостью приютят тебя и твою жену по дороге на север.

Хью принял поданный сверток и сунул во внутренний карман.

– Дорога туда очень опасна, – предупредил Уильям Кенби, положив руку на плечо сыну, и задумчиво проговорил: – Мне было бы куда спокойней, если б в твоем отряде было больше людей. Места вокруг Ноттингема пользуются дурной славой. – И он поведал жуткую историю об убийстве шестерых путников.

Хью слушал отца вполуха, ибо давно уже понял, что никто лучше его самого не защитит его интересы. Он открыто не выказывал своего неуважения, но забота о его благополучии, которую проявлял этот человек, этот «отец», для кого он еще несколько дней назад значил не больше, чем пыль под ногами, порядком его раздражала. Уж не принимает ли он его за дурака? Хью прожил без его глубокомысленных советов двадцать три года, и неплохо прожил.

В коридоре послышались шаги и оживленные голоса. Хью повернулся к раскрытой двери и увидел, как прошли укутанная в плащ жена, Алиса и Мартин; за ними следовали двое молодых слуг, неся сундук с одеждой, четверо или пятеро служанок с подушками и узлами. Суинфорд тоже повернул голову и проводил их взглядом.

Уильям Кенби быстро завершил отцовские наставления.

– Не стоит заставлять жену ждать тебя, – сказал он.

– Вы правы, – согласился Хью и собрался идти.

В этот момент Суинфорд отставил кубок и встал.

– Сомневаюсь, чтобы мы еще когда-нибудь встретились, – сказал он, приближаясь к Хью и протягивая ему руку. – Здоровья тебе и удачи.

– Благодарю вас, милорд, – произнес Хью, откланиваясь и с отвращением думая про себя, какая влажная и липкая ладонь у Суинфорда – словно снулая рыба. Он повернулся к двери, но остановился и как бы невзначай спросил: – Милорд, когда следует ждать вашего курьера?

Губы Суинфорда растянулись в улыбке.

– Жди неожиданного, ибо оно там, где не ждешь, – глубокомысленно заметил он.

– Вы, как какой-нибудь хитрован монах, любите выражаться туманно, – рассмеялся Уильям Кенби. – Поверь, – воскликнул он, хлопнув Хью по мускулистому плечу, – мне будет не хватать тебя! – Он проводил сына до двери. – Когда парламент кончит заседать, я собираюсь отправиться в Кале. Меня там ждут дела и молодая жена, такая же хорошенькая, как твоя. Ну, храни тебя Бог! Остерегайся, когда будешь во владениях графа Нортумберленда. Он натравит на тебя братьев, а их, Бог свидетель, не нужно особо поощрять, они без того ненавидят тебя.