Пробуждение - [13]

На пятом этаже хлопнула дверь. Кто-то осторожными шагами спускался по лестнице. Будто ребенок, маленький и легкий. Вот лестничный пролет кончился. Витковская обернулась и увидела невысокого худенького мужчину с бледно-розовым лицом и незрячими глазами. В руке он держал тоненькую палочку, а под мышкой — маленькую квадратную коробку.

— Здрасте, Николай Петрович, — сказал Шульгин и посторонился, давая дорогу.

— А, это ты, Сережа? — спросил мужчина.

Витковская тоже отступила к стене, и мужчина, повернувшись к ней, спросил:

— Ты не один?

— Нет, ко мне из школы Витковская пришла.

— Это хорошо… В такой день это очень хорошо. Поздравь ее и не обижай. А я иду поздравлять свою дочку Ирочку и внучку Наташу.

Он говорил это и продолжал спускаться, пока не затихли внизу его шаги.

— Что с ним? — спросила Витковская.

— В танке горел.

— Бедный… Столько лет…

— Теперь ничего. Бежит позади своей палки — не угонишься. А на перекрестках — каждый поможет.

— Вот видишь, трудно, а идет поздравлять своих женщин. А ты?

Шульгин посмотрел на нее полными обиды глазами, а затем, не поворачиваясь, спиной вошел в дверь. Щелкнул замок. Витковская тоже растерялась. Потом шагнула к звонку и стала нажимать кнопку. Времени оставалось мало, нужно торопиться, а ей до сих пор не удалось вытащить этого медведя из берлоги.

— Увалень, — шептала она, меняя руку на звонке. — Никакой ответственности перед коллективом, никакого уважения к женщинам… Ну, уж это тебе даром не пройдет!..

«Пусть трезвонит, — думал Шульгин, с тревожной нежностью поглядывая на подушку. — Мне и по телевизору концерты надоели. А там же сила! Профессионалы: Пьеха, Пугачева, кто еще?.. Не то, что ваша самодеятельность!»

Звонок не умолкал.

«Что это она? Может, что-нибудь с кнопкой сделала, а сама ушла? — подумал Шульгин и снова пошел к двери.

Витковская стояла на прежнем месте и насмешливо смотрела на Шульгина. По ее глазам было видно, что так просто она отсюда не уйдет.

— Я милицию позову, — пригрозил Шульгин. — Ты лучше валяй, пожалуйста, на свою вечеринку и не хулигань тут… Не такой уж я дурак, как тебе кажется.

И тут случилось то, чего Шульгин никак не ожидал. Витковская взяла его за руку и затащила в комнату. Открыла шкаф, достала белую рубаху, галстук, новый пиджак и все это повесила на стул. Отвернулась и сказала:

— Ты срываешь Международный женский день. Одевайся.

— Ничего я не срываю, — промямлил Шульгин, поняв наконец, что окончательно проиграл.

— Ой, Шульгин! У тебя же торт! — воскликнула Витковская. — И лимонад!.. Жаль, что мне выступать, а то я бы тебя раскулачила.

Шульгин кивнул. И тут же услышал, как в чашку, шипя и булькая, полился крюшон.

— Отпусти ты меня, Витковская. Я тебе весь торт подарю.

Кто угодно на ее месте не выдержал бы, сжалился и ушел. Но не такой характер был у Витковской. Она подала ему галстук и коротко сказала:

— Надевай! Живо! — Вернулась к столу, закрыла пробкой лимонад и продолжала: — Я еще с детства поняла: важно быть решительной и сильной. Вот не поверишь, а я однажды победила настоящую овчарку. Она хотела укусить мою собачку Шпильку — прелесть что за собачка, романсы пела! — так я бросилась и сама укусила овчарку за ухо. И прогнала. Главное — это характер…

— Будет врать, — сказал Шульгин.

— И ничего не вру. Можешь сам у нее спросить.

— У овчарки?

— Я на провокационные вопросы не отвечаю. Спроси у ее хозяйки, она до сих пор на нашей лестнице живет. — Шульгин уже стоял совсем готовый. Витковская вздохнула: — Какой ты красивый! Я тебя таким еще не видела. Ты станешь украшением вечера!..

— Чего там, — смущался и краснел Шульгин. Но Витковская не обращала на его эмоции никакого внимания. Подала пальто и вывела на лестницу. Сзади с грохотом захлопнулась дверь, и Шульгин понял: это — конец. Ключи остались в другом пиджаке, соседа нет, а родители придут только к ночи.

Подошли к школе. Из двух спаренных радиоколокольчиков гремит Штраус. Парни в пальто нараспашку и девочки с мимозами в руках быстро вбегают по ступенькам крыльца.

Перед входом Шульгин пропустил Витковскую вперед. Но та остановилась у двери и кивнула: дескать, проходи, а то еще сбежишь.

Он не стал спорить — лень было — и вошел первый. Снял пальто, а она забрала оба номерка и помчалась по лестнице на второй этаж.

Шульгин постоял в вестибюле, поморщился от восторженных возгласов одноклассников, которые почему-то поздравляли его с праздником, зевнул и двинулся в буфет. Он думал, что только там, в родном и милом уголке, с вечно улыбающейся толстушкой тетей Френей найдет утерянный покой.

Проходя по коридору, он увидел в тупике знакомую фигуру Пояркова. Тот, согнувшись, копался в ботинке, будто что-то прятал. Шульгин подошел. Поярков неожиданно выпрямился и спрятал ботинок за спину. Но Шульгин успел разглядеть — он подкладывал под пятку сложенную много раз газету.

— Зачем это? — спросил Шульгин.

— П-понимаешь, задник трет, — тихо сказал Поярков. Было видно по глазам, что он растерян. И на Шульгина смотрит как-то странно, будто прощения просит.

— Разносится, — обнадежил Шульгин и пошел дальше.

«Неужто его не устраивает собственный рост? — подумал он. — Разве это праздник, если ты постоянно думаешь о собственных ногах? Это же, наверное, больно?.. Нет, будь я даже карликом, не встал бы на ходули. Это же обманывать самого себя…»