Пробуждение Рафаэля - [26]

— Паоло, — сказала она, — ты случайно не знаешь, кто живёт в доме напротив, на втором этаже?

— Возможно, знаю. Как он выглядит?

Она приблизительно описала его.

— Похож на Лоренцо, отца нашего шефа полиции. Когда-то сам занимал этот пост. Настоящий старый фашист, как говорит мой отец, но сейчас — крупный коллекционер, покровитель искусств. А что?

— Да так, ничего.

Ей было трудно примириться с мыслью, что страна, которую она любила, даёт спокойно жить ветеранам войны, столь дорого обошедшейся Европе. «Нужно просто принять эти красоту и уродство, которые часто идут Рука об руку», — сказала она себе и снова сосредоточилась на форме «Состояние объекта реставрации», которую заполняла на каждом этапе работы. В первых графах отмечалось первоначальное состояние картины (включая повреждения, нанесённые полотну при предыдущих реставрациях), затем шёл перечень применённых химикатов и красок, а также тип грунта или холста при необходимости их частичной замены.

Паоло, наблюдавшего за Шарлоттой, всегда поражала тщательность, с какой она работала даже над второстепенными картинами, которые они реставрировали попутно с портретом Рафаэлевой молчащей женщины. Хотя они с Анной провели необходимую расчистку задолго до приезда Шарлотты, ещё шесть недель назад, они не слишком заботились о материалах — с тех пор она научила их, насколько это важно. Он всё ещё беспокоился о том, что они недостаточно исследовали синтетический лак, который использовали для расчищенной поверхности «Муты».

— Нам порекомендовали… мы надеемся, этот лак не потускнеет со временем… — нервно сказал Паоло неделю спустя после знакомства с более добросовестной английской коллегой.

— Я целиком вам доверяю, — ответила Шарлотта, чем немедленно заслужила его преданность.

С тех пор он взял за обязанность ежедневно фиксировать на фотоплёнке ход её работы над восстановлением полотна. Первые недели она занималась тем, что грунтом на водной основе заполняла все выпадения красочного слоя в «Муте», затем закрашивала эти участки, используя пигменты, отобранные по принципу неизменяемости цвета и прочности. Он мгновенно увидел, как искусно она передаёт цвета, технику мазка оригинала и восполняет утраченные элементы композиции, столь чутко следуя замыслу художника, что можно было поклясться: сам Рафаэлло, нашёптывая на ухо, направляет её руку. «У неё на кончике кисти его глаза», — сказала Анна.

Когда приходила пора наносить последние штрихи, их поражало, что Шарлотта всегда снимала линзы, в которых работала на ранних, технических этапах реставрации. Она даже становилась спокойнее, чем обычно. Паоло понимал, что, стоя за мольбертом, она отрешается от окружающего, подобно монаху, готовящемуся медитировать перед священной горой.

Молодые помощники любили ощущение почти буддийского покоя, которое Шарлотта вносила в хаос их мастерской, как она раскладывала по размеру кисти и шпатели, расставляла горшочки с краской, — одно удовольствие смотреть. «Сама словно картину пишет», — сказала Анна. Зная о своём обыкновении оставлять после себя беспорядок, Паоло пытался избавиться от этой привычки, чтобы не досаждать английской коллеге, и испытал стыд, когда, придя однажды раньше обычного, увидел, что Шарлотта убирает за ним, прежде чем приступить к работе.

Они работали в бывшей мастерской отца Рафаэля, в которой до этого устраивались выставки, организованные Академией Рафаэлло. Последние шесть недель это побелённое помещение было отгорожено канатами, чтобы урбинцы и приезжие могли наблюдать, как происходит реставрация, — условие, поставленное комиссией и ненавистное Шарлотте. Она терпеть не могла этот «театр», особенно когда работала над картиной, и часто приходила в дом Рафаэля ни свет ни заря, чтобы проникнуться ничем не нарушаемым миром полотен.

Шарлотта обнаружила, что ей легче представить себе живого Рафаэля, чем в случае с художниками, о которых существовало меньше документальных свидетельств. Для этого у неё был его автопортрет, где он был изображён мечтательным юным поэтом, множество разнообразных академических исследований, его биография, написанная Вазари, который, несмотря на все погрешности, хотя бы родился ещё при жизни предмета его описаний. Вазари сам был художник, уроженец соседней провинции, так что, можно сказать, говорил на одном с ним языке. «А был Рафаэль, — пишет Вазари, — человеком очень влюбчивым и падким до женщин и всегда был готов им служить, почему и друзья его (быть может, больше, чем следовало) считались с ним и ему потворствовали, когда он предавался плотским утехам». Читая Вазари, Шарлотта начинала «слышать» Рафаэля, так же как видела по лицам его Мадонн и Магдалин, какими женщинами он восхищался.

— Другие художники писали лицо святого, — мечтательно-задумчиво проговорила Анна, — Рафаэль же мог изобразить самые мысли святого.

— И показывает нам грешника, живущего в каждом святом, — вставил Паоло без всякого почтения к святости, чем возмутил Анну, истую католичку.

Силой своего гения, говорила себе Шарлотта, Рафаэль превращал своих Святых Дев, младенцев Иисусов и старых Иосифов в живое, реальное итальянское семейство, несмотря на ангельское выражение их лиц. Нельзя сказать, что спонсоры работ по реставрации позволяли ей выражать подобные мысли в каталоге выставки. Они удалили из текста всякое упоминание об интимной стороне его (не говоря уже о Святом Семействе) жизни, возмущённые предположением Шарлотты, что их «божественный художник» прославился своей падкостью на женщин, имел дюжины любовниц и, наконец, женился на одной из них ~- может быть, между прочим, даже на этой — Муте, которая была не аристократкой, а мещанкой, дочерью булочника. Не эта ли тайна запечатала её губы? Сам Рафаэль, конечно же, ни словом не обмолвился о её происхождении.