Пробуждение Рафаэля - [24]

Донне казалось, что все в Европе реставрируется, история переписывается наново, всё глубже погружаясь в прошлое. Бесконечный процесс, принимая во внимание, что страну заполоняют древности. В Италии никуда нельзя было пойти, чтобы не наткнуться на римскую колонну.

На второй день своего пребывания в Урбино она осталась одна. «Устрой себе отдых!» — сказал Джеймс и укатил со всей командой за город снимать заставки и общие планы. Она была свободна до завтра, когда рафаэлевскую «Муту» будут возвращать в герцогский дворец. Шарлотта и двое её ассистентов, Анна и Паоло, заканчивали работу над картиной, и Донна, вольная как птица, чувствовала себя не в своей тарелке. Она спала допоздна, позавтракала не торопясь, и всё равно впереди оставалась масса времени, которое нечем было заполнить.

Надо выйти, сказала себе Донна, надо чем-то заняться. Пойти погулять в парк и перечитать сопроводительный текст. Посмотреть картины, которые полагается знать. От той идеи она тут же пришла в уныние. Она подумала о бесчисленных Благовещениях и Преображениях, обо всех этих святых и сражениях в Урбино, о каких ей пришлось рассказывать с тех пор, как получила эту работу. В большинстве из них она не видела ничего, кроме мучительно напряжённых мускулов. Взять святого Себастьяна с торчащими из него, наверное, полутора десятком стрел. Могло ли быть у него такое жеманное выражение лица?

Портреты, впрочем, ей нравились, особенно тот, где герцог Федериго изображён читающим, — неподходящее занятие для парня с физиономией постаревшего боксёра, но выглядящего, пожалуй, сексуально. «Всегда его изображают в профиль, с левой стороны, — сказал Паоло. Он часто не жалел времени на объяснения, если видел, что она чего-то не понимает. — Говорят, у герцога было свидание с молодой женщиной в дубовом лесу, и, увидев её после этого на рыцарском турнире, он воткнул дубовую веточку в своё забрало, которая мешала следить за противником, и тот угодил пикой ему в шлем и повредил глаз».

Паоло потерял из-за неё голову, она была совершенно уверена, но не могла относиться к этому серьёзно. Рисковать, ведь ей был уже двадцать один! Она начала неудачно, всё из-за своей лени и влюбчивости, но сейчас ей улыбнулась та Большая Удача, о которой отец не уставал напоминать, может, потому, что оплатил ей годичный курс «Европейского кино» в канадском колледже и ускоренный — в Риме, по искусству Возрождения (что дало повод заявить, чтобы её приняли на эту работу, будто она бакалавр искусствоведения). Ещё больше теперь сознавая собственную неотёсанность, она решила изменить жизнь, выбиться в люди. Паоло был слишком похож на мальчишек, каких она знала в Торонто, которые после школы поднимаются по общественной лестнице на дюйм выше своих стариков и обзаводятся маленьким домиком под огромную ссуду. А там, не успеешь оглянуться, трое вопящих ребятишек, сбежавшая жена, алименты, с работы вышибли, и вниз по наклонной без остановки.

Хотя сегодня Донна была в подавленном настроении после унижения у графа (ещё разбитая статуэтка; не следовало этого делать, но она старалась не думать о ней); пожалуй, она не против того, чтобы Паоло помог вернуть ей уверенность в себе. Вот что она сделает: купит несколько открыток и напишет пару слов в кафе «Репуб-блика», где собирается весь Урбино. Можно взять пирожное, которые они там пекут дважды в день. Или не стоит. Сплошь одно мучное: она определённо толстеет. Джеймс уже проходился на этот счёт, издеваясь над ней в своей завуалированной английской манере, которая заставляет тебя выглядеть идиоткой, если начинаешь обижаться или злиться.

Дорога до кафе проходила мимо дома Рафаэля, теперь превращённого в музей, и Донна удивилась, увидев бронзовую статую художника, голубовато-зелёную от патины, явно перенесённую сюда с её обычного места на пьяцце в начале виа Рафаэлло. Переносить статуи! На минуту это сбило её с толку. Она подумала, что для статуи выбрали странное место, поскольку улица была одной из немногих городских магистралей с интенсивным движением. И кто бы ни отвечал за перемещение, он даже не позаботился, чтобы её почистили от голубиного помёта. И вот загаженный, как обычно все статуи, Рафаэль стоял, подняв палитру и кисти, в ожидании божественного вдохновения. Те, кто занимался переносом, к тому же забыли фигуру девятнадцатого века, которая всегда полулежала у ног Рафаэля, — «Дух Возрождения», представлявшую собой прекрасную полуобнажённую девушку, словно пробуждающуюся от долгого сна.

«Толстый старый философ в тоге больше подошёл бы в качестве символа духа Возрождения, чем хорошенькая девушка», — сказал Паоло об этой аллегорической фигуре. Донна не очень поняла, что он имел в виду, но засмеялась вместе со всеми. Ха-ха-ха. Она не понимала и половины того, о чем, чёрт бы их подрал, все они говорят. Но об этом тоже не могла рассказать отцу.

Что Донна узнала о Ренессансе после шестинедельных курсов и ещё шести недель чтения сценариев? А то, что существуют целые библиотеки, посвящённые ему, а по поводу его датировки до сих пор не могут прийти к согласию! Отчего, на её взгляд, Ренессанс становился не столько возрождением, сколько медленным пробуждением или долгим возвращением в любимые места. Католичка Донна понимала, что и ей суждено рожать, одна из сестёр ждала уже пятого, и если она что-нибудь и знала, так это то, что рождение — вовсе не какой-то чёртов путь, а стремительное, мучительное и кровавое прибытие. Разве только возрождение, вторые роды, может быть менее тяжёлым.