Пробуждение любви - [8]

— Понятно, — сказала Микаэла, услышав ответ, если не в словах, то в тоне хозяина пиршества.

— Но возможно, нам удастся устроить все к обоюдному удовлетворению, — неожиданно продолжил лорд Торнфилд, переведя задумчивый взгляд на дочь. Затем он вновь посмотрел в лицо девушки, и его глаза весело сверкнули.

Микаэла не знала, что сказать, поэтому промолчала. Через минуту лорд Торнфилд снова заговорил:

— Не рассмотрите ли вы возможность занять место в моем доме взамен прощения долга вашей семье? — предложил он, и девушке показалось, что он оценивающе оглядел ее фигуру. У нее в желудке все затрепетало. — В качестве компаньонки Элизабет, разумеется, — быстро добавил он. — Я не хочу, чтобы пострадала ваша репутация. Микаэле хотелось засмеяться. Ее репутацию уже невозможно было испортить, даже если бы она прошлась обнаженной по улицам Лондона. Но тут до нее дошла суть предложения лорда Торнфилда.

— Милорд, вы предлагаете простить долг моих родителей только за то, что я составлю компанию Элизабет?

— Думаю… Я думаю, да. Да. — Его голос звучал все более уверенно, — Леди Микаэла, самое важное для меня — счастье моей дочери. Если она так быстро полюбила вас и если вы сумеете помочь ей выбраться из ее раковины — возможно, даже, добьетесь, что она снова заговорит, — это будет стоить всех десятин с вашей земли. За каждые три месяца, которые вы проведете в Торнфилд-Мэноре как компаньонка моей дочери, семейство Форчун будет освобождаться от десятины. Я понимаю, что это очень грубо с моей стороны — пожинать плоды с приза, который, бесспорно, ваш, но вы согласитесь?

Микаэле хотелось расплакаться. Но вместо этого она слабо улыбнулась, внезапно поняв, как удивительно красив лорд Алан Торнфилд. Лицо стоявшей рядом Элизабет, обращенное к Микаэле, выражало ожидание и надежду.

— Я согласна, — выдохнула Микаэла.

Глава 2

Он дома.

Сердце Родерика застучало, как боевой барабан, когда перед ним предстали ворота замка; Он натянул поводья, чтобы остановить лошадь, и наклонился вправо — дать минутную передышку ноющему левому бедру и колену, сжимавшему бок коня. Хью Гилберт приблизился к Родерику и тоже остановил лошадь. Бесформенный мешок, привязанный к его спине широкими тонкими льняными полосами, придавал ему вид горбуна.

— Так это здесь, да? — спросил Хью и посмотрел на спутника с язвительной усмешкой.

Во время долгих-долгих месяцев выздоровления Родерика Хью Гилберт, которого он впервые встретил накануне сражения при Гераклее, медленно превращался в совершенно другого человека. Хотя, если быть справедливым, Родерик подозревал, что Хью, вероятно, вовсе и не изменился. Человек, которого он знал после битвы, был отчаявшимся, испытывающим чувство вины воином — качества, которые он приобрел во время испытаний. Подлинным же был Хью Гилберт, сидевший на лошади рядом с Родериком, — каким он был до сражения, таким и остался. И хотя в те первые дни после ранения Родерик никогда бы не заподозрил, что их судьбы так тесно переплетутся, он любил Хью и был многим ему обязан, несмотря на протесты последнего.

И Родерик радовался тому, что Хью сопровождал его домой. Родерик под страхом смерти не признайся бы, что вид взмывающих вверх ворот замка Шербон вызвал в нем прежний смутный страх. Хотя он знал, что Шербонский дьявол умер и похоронен более года назад, дух Магнуса, казалось, протягивал к сыну костистые пальцы сквозь зацементированные щели грубых камней и его угрожающий голос звучал у него в ушах.

Неудачник. Неудачник!

Никчемный, бесполезный калека!

Ты должен был умереть, а не я.

Но Родерик не умер, к своему величайшему изумлению. И отныне земли Шербона принадлежат ему — Шербонский дьявол перевоплотился. Некогда, казалось отчаянно давно, эта крепость была домом испуганного и забитого ребенка, позже — непокорного, сердитого молодого человека. Теперь же этот старинный замок принимал в свои холодные объятия израненного и озлобленного лорда. Родерик снова очутился дома, и хотя его отъезд был поспешным и он был одинок, обратный длинный путь он совершил в компании друга.

Узел, привязанный к спине Хью, задергался, и оттуда раздался пронзительный крик.

— Да, да, малыш, — бросил Хью через плечо. — Мы почти на месте. Ты промочил меня до самых костей.

Порывы ветра хлестали лоскуты, оставшиеся от штандартов Шербона, венчавшие обе стороны ворот. Плющ словно осадил огромную крепость, ничто не управляло его бесконечной властью, придавая стенам, протянувшимся на север и восток, заброшенный, опасный и дикий вид. Подъемный мост был опущен, но не было слышно фанфар, не видно было слуг. Во мраке дождливого и холодного дня не было ни единого стража, который издал бы предупреждающий крик.

Из-за каменных стен не доносилось шума шагов. Только ветер бился о серые камни.

Родерик еще раз устроил в седле левое, причиняющее нестерпимую боль, бедро и тронул усталую лошадь по подъемному мосту, молча приглашая Хью следовать за ним. Малыш Лео расплакался всерьез, когда они въехали в ворота.

Внутренние стены крепости оказались в еще более плачевном состоянии, чем снаружи. Стебли вьющихся растений образовали и здесь, на стенах, причудливые узоры, растительный хаос охватил и сам замок, а его растрескавшиеся стены напоминали ковер, сотканный из отчаяния. Двор был усыпан сломанной мебелью, разбитыми бочками, словно сброшенными сверху и оставленными лежать там, где они выплеснули свое содержимое, давно подобранное мусорщиками. Вдребезги разбитые кувшины и черепки фаянса — Родерику бросился в глаза черепок с гербом Шербона, втоптанный в землю. Он увидел также валявшийся на земле кусок некогда дорогой, а теперь выцветшей под влиянием непогоды ткани — помнится, она украшала стену позади стола лорда в большом зале для пиров.