Пробуждение - [76]

Он колеблется только в течение нескольких секунд. Его голос звучит с гордостью, когда Джек начинает говорить снова, и с каждым предложением безнадежность моей ситуации становится все яснее. И тот факт, что папа, Эйдан и я наконец воссоединимся менее чем через два часа.

В посмертии.

Эйдан Фейерверк

Мы бежим по лесу.

Со времени того телефонного звонка у Якоба каменное лицо, и выражение его глаз может заморозить на месте огненную лаву. Я не помню времена с ним в Корке. Но в этот момент его мужеством можно восхищаться безмерно. В любом случае мое сердце сильно стучит, до боли в груди.

Нужно торопиться.

Наше дыхание вырывается белыми облачками. Мы догоняем его прежде, чем оно рассеивается во тьме. Я концентрируюсь на листьях и скользких деревянных ступенях, над которыми луч света от фонарика Якоба мерцает так же беспокойно, как ядовитое насекомое. Как раз перед тем, как мы достигаем конца леса, который граничит с воротами воронов Инглвуда, Якоб останавливается и светит в сторону севера. Я щурюсь, хватаю его за руку и указываю немного правее. Пятно света застывает на огромном красном клене, высотой чуть менее 20 метров, осенние листья которого пылают, как пламя, а свет медленно скользит вниз. Черная спортивная сумка выделяется на фоне яркой, огненно-бордовой листвы, она прислонена к тонкому стволу.

* * *

– Стой! – я сразу узнаю хриплый голос охранника. Он кричал мне то же самое почти два часа назад. Нервы напряжены, мне кажется, что все вокруг нереальное. На секунду я серьезно задаюсь вопросом, есть ли у человека, который сейчас целится в нас поднятым пистолетом, другие слова в лексиконе. Еще двое мужчин из сторожки приближаются к нам. Наконец они открывают ворота.

– Руки за голову и никаких быстрых движений, понятно?

Они смотрят на Якоба с явным неприятием. Все оружие направлено исключительно на него. Мы ожидали подобного. Они в курсе, что я лишился своего дара. Пока служба безопасности проверяет его на предмет наличия оружия, я стою рядом. Ожидая, рассматриваю яркую аллею, которая находится за воротами. Машина приближается. Ее фары отбрасывают бледный свет на корявые корни деревьев. Я уверен, в машине мои родители. Страшный взгляд матери уже горит на коже, когда я вдруг слышу голос возле левого уха:

– Молодец. Но уже поздно. Я вколол ей лекарство семь минут назад.

Нет. У меня опускаются руки, и перехватывает дыхание.

– Змеиные яды действуют по-разному, – объяснял мне по дороге Якоб дрожащим голосом, – в зависимости от того, как его вводить. Если яд впрыскивают в вену на шее, токсины достигают сердца и мозга очень быстро. Если это нервно-паралитическое отравляющее вещество, человек, вероятно, задохнется. В другом случае может начаться внутреннее кровотечение.

Воспоминания о взгляде Эммы, когда она бежит ко мне в офисе Фаррана, и запах ее волос наваливаются на меня. Я испугался, обернулся, ударил в направлении, откуда раздался голос, но кулак только пронзил воздух, и теперь я слышу его справа.

– Спокойно, Эйдан. Есть противоядие. Если ты поторопишься.

– Идиот, – я задыхаюсь, – почему…

Один из охранников поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

– Руки за голову! – орет он.

Машина подъехала. Фары ослепляют, я моргаю, двери открываются, мрачные тени выскальзывают из салона автомобиля. Стою неподвижно, чувствую, как за спиной мне в джинсы что-то засовывают. Оно холодное, металлическое. Сердце бьется так быстро, что я едва могу разобрать насмешливый шепот сбоку:

– Давай, Эйдан. Покажи им, что ты ворон. Расстреляй предателя. Тогда ты получишь противоядие. Может, еще не все потеряно.

Мне так плохо, будто он только что проткнул мой живот. Я поворачиваюсь и таращусь на Якоба. Охранники заковали его в наручники и ножные кандалы. Двое стражей стоят по бокам. Но он их игнорирует. Его взгляд устремлен только на меня, как маяк посреди шторма. А потом он медленно кивает. Я делаю глубокий вдох, моя рука скользит назад плавным движением. Как будто я практиковал это сотни раз. Я не уверен, но моему телу знакомо обращение с оружием так же, как плавание. Или дыхание. Или убийство?

– ЭЙДАН, НЕТ! – раздается голос матери, когда Якоба отбрасывает назад, его руки прижаты к груди, лицо искажено болью.

Бежать.

Ледяной воздух проникает в легкие. Листья потрескивают под ботинками, и крики разносятся эхом позади меня. Боже, что я натворил? Монотонный голос звучит в голове, как мантра.

Ты должен бежать! Беги!

Это странное чувство, будто я уже сталкивался с ним раньше. Мысли прядут нити в то время, когда мозг уже не работает. Если я сосредоточусь, может, наконец, вспомню? Голоса за спиной становятся громче. Это займет слишком много времени, каждая секунда сейчас на счету, на кону жизнь Эммы. Я бегу быстрее, быстрее и быстрее, разрываю хрупкую сеть воспоминаний и концентрируюсь только на подлеске впереди. Ноги летят над корнями и погружаются в мох. Ветви деревьев касаются моих рук, мучительно ударяются о лоб и щеки, но сердце теперь барабанит в такт шагам ее имя.

Эмма. Эмма. Эмма.

Парк Инглвудских воронов сменяется просторной лужайкой со спортивными сооружениями. Я останавливаюсь в деревьях и вдруг вижу, что на противоположном конце поляны возвышается ярко освещенный колосс. Сирены гудят, вооруженные люди выбегают из здания и стоят у входа. Как незаметно проникнуть внутрь? Но, возможно, Эмма вообще в другом месте. Легкие болят так сильно, что каждый вдох пронзает меня, как нож.