Пробуждение - [9]

— Спасибо, что приехал, Альберт, — проговорила она, сжимая его руку.

— Можешь на меня рассчитывать, — ответил он. — Сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо… — повторила она.

Нахмурившись, Альберт прошептал ей в самое ухо:

— Нат не говорил тебе, над чем он работал в последнее время?

— Он никогда ничего мне не рассказывал.

— Ты не знаешь, он не оставлял дома, в машине или в своем кабинете каких-нибудь записей, дискет или компьютерных дисков?

— Даже не знаю. Наверное, нет. А что?

— Прости, Мэри, но мне необходимо осмотреть вашу машину.

— Ее, наверное, забрала полиция.

— Вот как? — Его лицо сделалось обеспокоенным.

— Послушай, Альби, почему ты задаешь мне все эти вопросы?! — спросила Мэри, борясь с подступающей паникой.

— Я… Я не могу ничего объяснить тебе прямо сейчас. — Альберт Нойес страдальчески сморщился — очевидно, ему было трудно отказывать ей, когда она в таком отчаянии. — Когда-нибудь я расскажу… все расскажу, но не сейчас… По многим причинам это невозможно. Тебе придется просто довериться мне, понимаешь?

Мэри не успела ничего ответить. К ней подошла Кейт, державшая в руках телефон на длинном шнуре.

— Это тебя. Он очень настаивает…

— Кто это?

— Мартин Рэндо.

При звуке этого имени доктор Альберт Нойес заметно побледнел и попятился. Мэри поднесла трубку к уху:

— Мартин? Ты забыл закрыть за собой дверь.

— Извини, иногда я бываю довольно рассеян. Как ты? Мне показалось — тебе очень нужно как следует выспаться.

— Спасибо, мне уже лучше.

— Держись, Мэри, слышишь? Я понимаю, что тебе очень тяжело. Тебе… нам всем нужно это пережить.

Сейчас голос его звучал гораздо увереннее, чем когда он переминался с ноги на ногу, стоя у нее на кухне. И то, что он сказал «нам», Мэри очень не понравилось.

— Извини, ко мне приехали друзья, и мне пора идти, — сказала она с легкой прохладцей в голосе. — Спасибо за помощь, Мартин.

— С каких это пор Мартин Рэндо стал вхож в дом Шихэйнов? — сердито спросил Альберт, когда она положила трубку. Мэри хотела ответить, что он вовсе не «вхож», но само упоминание фамилии «Шихэйн», которую она взяла, когда вышла замуж за Ната, и которую теперь будет носить их ребенок, напомнило Мэри о ее горе. Не сдержавшись, она снова заплакала, и Альберт смущенно отступил, поняв, что невольно стал причиной ее слез. После этого он к ней почти не подходил, а вскоре и вовсе уехал обратно в Вашингтон.

Между тем телефон продолжал звонить чуть не каждую минуту, а у дверей начала собираться толпа журналистов, прослышавших о том, что Мэри самовольно увезла тело с места преступления. Теперь им не терпелось задать ей свои вопросы. Какой-то пронырливый репортер сумел даже пробраться в кухню, и Карлу пришлось прибегнуть к силе, чтобы вышвырнуть его вон. Самой Мэри это, впрочем, никак не коснулось: она снова впала в состояние глубокой апатии и почти не реагировала на внешние раздражители. С безучастным видом она сидела в глубоком кресле, машинально кивая головой в ответ на вопросы и слова сочувствия.

Было уже глубоко за полночь, когда в парадную дверь в очередной раз позвонили.

— Черт побери! — взорвался Карл. — Да оставят они ее в покое или нет?!

Сердито топая, он спустился вниз и почти сразу вернулся, ведя за собой двух незнакомых мужчин. Мэри не нужно было объяснять, кто они такие — плохо сидящие костюмы и уверенные повадки выдавали их профессию.

— Мэри, — сказал Карл, — я думаю, тебе нужно как можно скорее связаться с твоим адвокатом. Эти джентльмены из полицейского управления Лос-Анджелеса, и у них есть ордер на твой арест.

4

Как и следовало ожидать, полицейские обвинили Мэри в том, что она увезла тело мужа с места преступления. На юридическом языке это называлось «сокрытием вещественных доказательств» и считалось правонарушением, предусмотренным статьей 141 Уголовного уложения штата Калифорния.

Как развивались события в дальнейшем, она почти не запомнила. Арест, дактилоскопирование, поездка в Пасаденский институт криотехнологий за обезглавленным телом Ната, которое нужно было перевезти в полицию для вскрытия, — все эти события сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой и почти не оставили следа в ее памяти. Полицейские были исполнены решимости устроить что-то вроде показательного процесса, чтобы впредь никому и в голову не могло прийти поступать так, как поступила с Натом Мэри, и прилагали все усилия, чтобы придать ее действиям все признаки серьезного уголовного преступления. В какой-то момент полицейскому управлению едва не удалось конфисковать из института голову Ната; только благодаря поданному Мэри протесту и интенсивным переговорам между ее адвокатом и окружным прокурором криминалистам разрешили лишь осмотреть голову без ее размораживания. «Во избежание нанесения дополнительного вреда», как гласило судебное определение.

В эти первые, самые тяжелые и мучительные дни Мэри еще даже не начала сознавать, что это такое — остаться без мужа. Большую часть времени она просто сидела в кресле или на диване, по временам вовсе отключаясь от действительности. В такие минуты ей чудилось, что она снова видит Ната: вот его лицо мелькнуло в дверном проеме, а вот он уходит по улице все дальше и дальше. В один из вечеров, который стал для нее едва ли не самым тяжелым, Мэри вдруг померещилось, будто она видит Ната сидящим на скамейке на заднем дворе. Почти целый час она пристально вглядывалась в сумерки за окном, и ей казалось, будто Нат все время поворачивает голову, чтобы бросить взгляд на дом, но потом она поняла, что это всего-навсего ветка сосны, росшей во дворе. Серебристый свет луны упал на ее длинные иглы, и они приобрели очертания, несколько напоминавшие профиль ее погибшего мужа.