Пробуждение - [183]

Нат промолчал. Он хотел, чтобы старик выговорился.

— К этому времени Мэри уже давно умерла и некому было протестовать, бороться за твое доброе имя, если не считать твоего сына. Было время, когда он довольно сильно нас беспокоил, но мы сумели решить и эту проблему.

— Как я понимаю, к тому, что Патрика лишили гражданских прав, ты тоже приложил руку, — заметил Нат, не скрывая своего отвращения.

Мартин наклонился вперед и оскалил неестественной белизны зубы:

— На протяжении многих, многих лет я был единственным, кто верил в возможность физического бессмертия. Слышишь ты — единственным! Все вокруг считали меня непрактичным идиотом, но вот они мы — ты и я, сидим рядом и разговариваем, как старинные приятели. В начале моей работы я тоже не раз оказывался в тупике и готов был опустить руки, но знаешь, что я тогда делал? Я шел в музей, смотрел на тебя, и это зрелище давало мне силы бороться дальше…

С каждой минутой Мартин все глубже погружался в свой собственный, искаженный и перевернутый мир. Его речь сделалась сбивчивой, невнятной, глаза блуждали, разум произвольно перепрыгивал от одного предмета к другому, и Нат понял, что перед ним — классический психопат, который стремится уклониться, спрятаться от правды, какую бы форму она ни принимала.

— Мне до сих пор странно, — продолжал тем временем Мартин, — что я не испытывал к тебе никакой ненависти. Только жалость. И я был рад этому, Нат! Рад, потому что это было совершенно искреннее чувство, а я уже давно не мог позволить себе быть искренним по отношению к кому бы то ни было. Ты стал моим эмоциональным барометром. Ты один помогал мне успокоиться или почувствовать спортивную злость, азарт.

— Почему ты не приехал ко мне, когда я был в Фениксе?

— Я уже давно не путешествую. Это одна из немногих вещей, которая мне недоступна, и не потому, что я не могу ездить, а потому, что слишком велика опасность инфекции. Осторожность никогда не бывает лишней, знаешь ли, так что теперь я веду тихую, размеренную жизнь.

Слушая эти слова, которые, словно яд, выплевывал Мартин, Нат с новой остротой ощутил боль своей потери. Он утратил прежнего себя, лишился жены, сына. Этот человек играл их жизнями, словно бумажками, и в конце концов отнял у него все.

— Я разоблачу тебя, Мартин, — сказал Нат твердо. — На этот раз я все сделаю правильно и уничтожу тебя, как ты уничтожил меня и мою семью.

Мартин Рэндо визгливо рассмеялся:

— Ты действительно думаешь, что твои разоблачения кому-то интересны? Мне слали проклятья целые страны и целые народы, но я это пережил. Что мне твои утверждения, будто бы я могу иметь отношение к убийству, которое произошло шестьдесят с лишним лет назад?! — Откинувшись назад, он самодовольно ухмыльнулся, потом сложил руки на коленях — Итак, что же тебе все-таки нужно от меня, Нат?

— Я хочу, чтобы ты пошел на телевидение и сам во всем признался.

Мартин снова рассмеялся:

— Ты ведешь себя как школьник, Нат. Как бойскаут. И сам создаешь себе лишние трудности. Даже если я сделаю как ты говоришь, это ничего не изменит. Людям наплевать.

— Кроме доктора Вассерстрома ты убил десятки тысяч людей и сотням тысяч причинил ненужные страдания — и все из-за того, что тебе хотелось быть первым, а не вторым.

— Может быть, ты и прав. Я этого не исключаю. Ну и что с того? Кто поверит тебе и твоим красивым фразам?

— Не только фразам. У меня есть доказательства.

— Скажите пожалуйста! — Мартин Рэндо сделал вид, что очень напуган. — И какие же это доказательства? Мои фотографии, сделанные случайным свидетелем в момент, когда я подкрадывался к потерпевшему с ножом? Или револьвер, из которого я его застрелил и на рукоятке которого сохранились отпечатки моих пальцев? Нет, нет и нет! Это просто несколько древних бумажек — распечатки электронных посланий, которые направил покойному мой не слишком умный, психически неуравновешенный секретарь. Вот что, Нат, хватит тебе выставлять себя на посмешище, слушай лучше меня и слушай как следует, потому что я намерен сделать тебе большое одолжение. Этот мир не для тебя. Твое время прошло; оно закончилось много лет назад, а теперь… Словом, теперь — это теперь. У «Икора» большие возможности, и мы использовали их на всю катушку. Мы сделали все, чтобы убедить общество, что ты опасен, и внедрить в умы неприятие самого факта твоего существования. Кстати, в Федеральное агентство сообщил о тебе тоже я…

— Зачем? — совершенно искренне удивился Нат. Он никак не мог постичь уродливую, извращенную логику этого человека, который жил на свете так долго, что насквозь пропитался собственным трупным ядом. В самом деле, зачем Мартину Рэндо содействовать закрытию филиала собственной корпорации?

— По всем расчетам ты должен был умереть, но ты выжил. А когда ты пришел в сознание, я… я почти занервничал. Ты был единственной ниточкой, которую я не успел своевременно обрубить, и вот теперь та же ниточка снова протянулась ко мне из прошлого. Вот человек, сказал я себе, который многое знает и который меня ненавидит. От такого человека нужно поскорее избавиться, а разве есть способ лучше, чем отправить его в карантин ФАББ? Мои люди подкупили одного из санитаров. Стойло поместить тебя не в то отделение, и через пару дней с тобой было бы покончено навсегда. Но ты сбежал, и я решил быть терпеливым. Я знал, что рано или поздно ты придешь ко мне, и вот ты здесь…