Проблеск истины - [98]

— Ела что-нибудь вкусненькое в «Гриле»?

— Рыба с Великих озер была превосходна. Филе вроде окуня или речной щуки. Что за рыба, они не сказали, называется самаки. Еще копченый лосось, импортный, и устрицы, кажется. Не помню точно.

— А сухое греческое вино?

— О, ну как же без него! Алеку оно, кстати, не понравилось. Он и в Греции бывал, и на Крите, с твоим дружком из РАФ, если я правильно поняла. Которого он тоже не любит.

— Что, Алек сильно нудил?

— Только по мелочам. Зато мы с тобой не будем занудами, верно?

— Верно. Хочешь еще выпить?

— Спасибо, дорогой. А вот и Кейти. Тебе что заказать?

— Кампари с джином.

— Хорошо быть снова дома! Давай сразу после ужина ляжем спать.

— Давай.

— Обещай, что никуда не уйдешь на ночь глядя.

— Обещаю.

После ужина я читал почтовую версию журнала «Тайм», а Мэри писала в дневник. Потом она взяла фонарик и ушла в туалет по протоптанной дорожке, а я потушил газовый рожок, повесил фонарь на дерево, разделся, аккуратно сложил одежду в изножье кровати и улегся, заправив москитную сетку под матрас.

Меня клонило в сон, хотя было еще не поздно. Мэри вошла в палатку, забралась в кровать, и я на время отложил другую Африку в сторонку, чтобы мы смогли вернуться в нашу Африку. Разница между Африками была существенной, и поначалу в груди возникло привычное чувство разлома, но потом я отключил мысли и отдался ощущениям, из которых самым приятным было тело Мэри. Мы занимались любовью трижды, последний раз — молча, хмуро, бездумно, сосредоточенно, после чего разом, как метеорный дождь в холодную ночь, провалились в сон. Метеорный дождь и впрямь мог случиться в эту ночь: она была достаточно холодна и безоблачна. Ближе к утру Мэри перебралась в свою кровать, и я прошептал ей вслед:

— Спокойной ночи, радость.

Проснулся я на рассвете. Натянул поверх пижамы противомоскитные сапоги, надел свитер, застегнул халат, опоясался пистолетом и вышел к костру, возле которого возился Мсемби. Мвинди уже позаботился о чайнике. Разложив газеты по датам, я взялся сперва за старые. Бега в Отёй и Ангьене должны были как раз закончиться, однако почтовые версии британских газет не освещали французских ипподромов. Я пошел проверить, не проснулась ли мисс Мэри, и обнаружил, что она уже умылась, оделась и закапывала глаза, лучезарно улыбаясь.

— Доброе утро, дорогой! Хорошо выспался?

— Отлично. А ты?

— Только что проснулась. Утром слышала, как Мвинди принес чай, а потом опять заснула.

Я обнял ее, почувствовав под свежей рубашкой упругое крепкое тело. Пикассо, помнится, называл ее «карманным Рубенсом», и это соответствовало правде — она действительно была карманным, точнее, спортивным Рубенсом весом всего в 55 килограммов; правда, лицо у нее было совсем не рубенсовское. Я сжал ее покрепче и зашептал на ухо.

— О да! — ответила она смеясь. — А ты?

— Я тоже.

— Хорошо, правда, когда нас в лагере только двое? Тут все наше: и вершина, и эта красивейшая страна, и никто нам не помешает.

Позавтракала мисс Мэри плотно: печень импалы, бекон, половина папайи с лимонным соком и две чашки кофе. Я ограничился кофе со сгущенкой и без сахара — всего одной чашкой, так как не знал, чем предстоит заняться, и не хотел, чтобы кофе плескался в животе.

— Скучал по мне?

— Конечно.

— Я тоже по тебе скучала. Надо было столько всего успеть… Ни одной свободной минуты, представляешь?

— Отца видела?

— Не сложилось. Он в город не выбрался, а у меня не было ни времени, ни транспорта, чтобы к нему съездить.

— А Джи-Си?

— Да, он с нами один вечер провел. Просил передать, чтобы ты действовал по своему усмотрению, ни на шаг не отступая от заранее оговоренного плана. Заставил запомнить слово в слово.

— И все?

— И все. Слово в слово, как он просил. Еще он пригласил к нам на Рождество Уилсона Блейка. Приедут вдвоем, за день до Рождества. Джи-Си просил передать, чтобы ты заранее настраивался любить его босса.

— Тоже заставил запомнить?

— Нет, просто сказал. Я уточнила: это приказ? Он ответил: дружеское предложение.

— Я открыт для предложений. Как у него дела?

— По крайней мере не ныл, как Алек. Но выглядел усталым. Сказал, что скучает по нас. И с людьми не особо церемонится.

— В смысле?

— Похоже, его вконец достали дураки. Он уже начинает им грубить.

— Бедняга Джи-Си.

— Вы с ним дурно влияете друг на друга.

— Может быть. А может, и нет.

— По крайней мере ты на него дурно влияешь.

— Тебе не кажется, что мы эту тему уже жевали? Причем не раз.

— Сегодня еще не жевали, вчера тоже. Ты хоть что — нибудь написал, пока меня не было?

— Нет. Хотя постой… Написал письмо Джи-Си.

— Чем же ты занимался?

— Всякой ерундой, рутиной, вспомнить нечего. Съездил в Лойтокиток, после того как мы убили несчастного леопарда.

— Ну ничего, сейчас привезем елку в лагерь, нарядим как следует, будет что вспомнить.

— Отлично. Только елка должна поместиться в джип. Грузовик я отослал.

— Привезем ту, что я выбрала.

— Пусть так. Ты знаешь, что это за дерево?

— Нет. Можно в справочнике посмотреть.

— Ладно, поехали.

Мы собрались и отправились за «елкой». С нами поехал Кейти. Взяли лопаты, панги, мешковину для корней, а также ружья, большие и малые, и прохладительные напитки: четыре бутылки пива и две кока-колы для мусульман. Все были исполнены решимости сделать доброе дело, и дело это, не считая природы дерева, которого крупному слону хватило бы на двое суток нешуточного кайфа, было настолько светлым и невинным, что я, пожалуй, еще напишу о нем эссе для религиозного журнала.