Проблемы теории романа - [19]
Тов. Лукач правильно ставит вопрос о романе, как ведущем, типическом жанре буржуазной литературы, который он противопоставляет эпосу, как характерному жанру для до-буржуазной литературы. Маркс, как известно, связывал эпос с мифологизированием античного искусства, характерным для детского периода человечества; именно эта черта делает невозможным повторение форм античного искусства. Эту сторону вопроса следовало бы т. Лукачу больше развить и уточнить, ибо из нес следуют выводы, касающиеся не только вопроса о возможности пролетарского эпоса, но и о принципиальном отличии этого эпоса от античного.
Еще одна мысль Маркса должна была быть более обстоятельно развита в работе Лукача: мысль об ограниченных возможностях искусства в буржуазном обществе. Здесь это особенно важно, потому что роман представлял собою вершину буржуазного искусства.
Тов. Лукач в центре своей работы поставил вопрос о ведущем характере романа для буржуазной литературы; он при этом однако недооценил значение романа для до-буржуазной литературы, недостаточно вскрыл особенности до-буржуазного романа. С другой стороны, он недостаточно выяснил специфическую роль романа в буржуазной литературе в отличие от других жанров, в особенности от драмы, которая играла столь значительную роль в литературе революционной буржуазии. Тов. Лукач приводит слова Гете: "В романе должны преимущественно изображаться умонастроения и события, в драме характеры и действия". Но он не дает критики этой мысли, которая нам кажется по существу неверной.
Спорным мне кажется также ряд отдельных положений т. Лукача, в частности то, что он ставит знак равенства между Рабле и Сервантесом, неточны рассуждения о Бальзаке и Толстом как о драматургах, спорно отношение т. Лукача к утверждениям Байрона, что эпос может игнорировать прошлое героя, а роман требует генетического развития героя. Но при спорности ряда положений и недостаточной разработке ряда отдельных вопросов работа т. Лукача все же является существенным вкладом в марксистскую теорию романа.
П е р е в е р з е в. Я начну с выступления т. Нусинова. В качестве предисловия скажу, что это выступление есть, конечно, результат того, что т. Нусинов, не присутствуя на самой дискуссии, справлялся со стенограммой, которая, по-видимому, радикально изменила смысл того, что я говорил.
Вы говорили, что якобы я отрицал и отрицаю всякий эстетический критерий, при этом даже ссылались на РАНИОНовскнй период, на то, что вы будто бы от меня где-то, когда-то слышали, что я отрицал эстетический критерий ни 10 лет назад, ни 30 лет назад я существования объективного эстетического критерия не отрицал. О существовании объективного эстетического критерия я писал в литературе, стало быть тов. Нусинову надо было бы знать, что я признаю объективный эстетический критерий. Вы, очевидно, в данном случае имели в виду иное мое положение: я говорил, что для литературоведов эстетический критерий не нужен. Но это совершенно особый вопрос. Я говорил о том, что отметание массы литературных явлений только потому, что они не удовлетворяют эстетическому критерию, приводит к несколько ущербному изучению историко-литературного процесса, — и только.
Вы объясняете мою ссылку на искусственный эпос тем, что я исходил из отрицания эстетической оценки. Какой смысл имела эта ссылка на эпос? Она имела, один смысл: что же это за теория романа, которая вся построена на том, что отрубает, уничтожает огромный период развития эпоса, потому что эпос не исчерпывается "Илиадой" и "Одиссеей". При этом я ссылался на "Энеиду", имея в виду и другие вещи, которых я, правда, не назвал, но они сами собой разумелись. Я мог бы указать на "Лузиады", указал бы, конечно, на Тассо, на Мильтона, на Клопштока, на многих других, причем среди этих произведений вы найдете много таких, которые представляют собой не малую эстетическую ценность. Во всяком случае, если бы кто-нибудь стал отрицать во имя эстетики Вергилия, Мильтона или Камоэнса, то я бы сказал: а что же это за эстетический критерий, который заставляет такие вещи отметать? И я мог бы привести целый ряд эпических памятников, которые представляют собою, в сущности, явление все того же эпоса — хотя бы в плане рыцарского эпоса, образам которого обладают чрезвычайно высокими художественными достоинствами.
Все это я приводил для того, чтобы показать, что теория, которая вынуждена отбрасывать огромной важности явления в развитии эпоса, — это, конечно, плохая теория, она несостоятельна. В доказательство того же я потом ссылался и на роман, указывая, что вопреки тезисам доклада роман не исчерпывается периодом буржуазного, капиталистического общества, а существовал за много веков раньше, и, конечно, это был роман очень высокого эстетического достоинства; вы возражаете, что это все зачатки, что и в античном мире это зачатки, и в средневековой литературе это зачатки, а в капиталистическом обществе — это ведущий жанр. Но для какого момента роман не являлся ведущим жанром? В тот период, когда существовала античная драма, роман не существовал и, понятно, тогда он не был ведущим жанром. Если мы будем рассматривать Грецию в период Гомера, там вообще романа не было. Но назовите мне, наряду с такими вещами, как Петрониевский роман или роман Апулея, назовите другой жанр, который в ту пору античной литературы представлял бы собой нечто более ведущее.
Антонио Грамши – видный итальянский политический деятель, писатель и мыслитель. Считается одним из основоположников неомарксизма, в то же время его называют своим предшественником «новые правые» в Европе. Одно из главных положений теории Грамши – учение о гегемонии, т. е. господстве определенного класса в государстве с помощью не столько принуждения, сколько идеологической обработки населения через СМИ, образовательные и культурные учреждения, церковь и т. д. Дьёрдь Лукач – венгерский философ и писатель, наряду с Грамши одна из ключевых фигур западного марксизма.
Перевод с немецкого и примечания И А. Болдырева. Перевод выполнен в 2004 г. по изданию: Lukas G. Der Existentialismus // Existentialismus oder Maixismus? Aufbau Verbag. Berlin, 1951. S. 33–57.
"Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены" #1(69), 2004 г., сс.91–97Перевод с немецкого: И.Болдырев, 2003 Перевод выполнен по изданию:G. Lukacs. Von der Verantwortung der Intellektuellen //Schiksalswende. Beitrage zu einer neuen deutschen Ideologie. Aufbau Verlag, Berlin, 1956. (ss. 238–245).
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.