Про все - [27]

Они с Аней относились друг к другу, как сестры, делясь воспоминаниями о человеке, которого обожали. От Ани, члена партии, требовалось немалое мужество, чтобы внести фамилию американца в свидетельство о рождении ребенка. Она без труда могла назвать любую другую фамилию или никакой вовсе и избавить себя от усиленного внимания НКВД.

Реакция моей бабушки на известие о том, что баба Аня жива, показывает ее великодушие и доброе сердце. Она считала себя счастливой, прожив тринадцать лет с моим дедушкой, шесть из которых они вместе воспитывали свою дочь. И она сожалела о том, что Олава не получил подарков, которые они привезли в Советский Союз в 1931 году: Аня узнала о приезде отца ее ребенка, но побоялась связаться с ним. Наверное, она поступила правильно, иначе могла бы и не пережить тридцатых годов.

НОВЫЙ МИР

В начале восьмидесятых мне не приходило в голову, что гласность позволит наладить контакты с американскими родственниками. А потом хлынул поток информации, все больше людей стали приезжать из Европы и Америки. Американцы перестали быть инопланетянами, как для меня, так и для москвичей.

В начале 1987 года журналистка из "Крисчен сайенс монитор" провела несколько месяцев в Москве. Я познакомила ее с методами репортерской работы, которые ее очень удивили. Наверное, то же удивление испытала бы и я, если бы в мгновение ока перенеслась в редакцию американской газеты.

Взять хотя бы такую элементарную вещь, как использование телефонных справочников. В Москве журналистке из "Монитор" пришлось учиться добывать информацию, не раскрывая справочника (в Америке мне пришлось учиться ими пользоваться). Допустим, я хотела бы написать о музее "Метрополитен". Для этого требовалось найти номер в телефонном справочнике, позвонить в отдел связей с общественностью и объяснить, о чем будет статья. Сотрудник отдела сам подобрал бы лучшего специалиста, от которого я получила бы все необходимые сведения. Если репортеру в Москве требовалось написать статью о Пушкинском музее, прежде всего он должен был найти приятеля или коллегу, который там кого-то знал. Этот знакомый представил бы репортера руководству, а уж оно могло назвать (а могло и не назвать) нужного специалиста. И это, и многое другое мне пришлось объяснять журналист-ке из "Монитор", точно так же, как потом ей пришлось учить меня.

Вскоре после отлета нашей американской гостьи позвонила секретарша главного редактора и сказала, что меня ждут в его кабинете ровно в одиннадцать. Я решила, что чем-то проштрафилась. Ведь у нас главные редакторы обычно вызывали репортеров, чтобы устроить им разнос.

- Не волнуйся, - успокоила меня секретарша. - Я думаю, тебя ждет приятный сюрприз.

И действительно, я узнала, что мне предстоит участвовать в программе журналистского обмена и представлять мою страну и мою газету, три месяца работая в "Монитор". Два года проработав журналистом в советской газете, мне предстояло узнать, как работают журналисты в Америке.

С гулко бьющимся сердцем я мчалась домой, чтобы сообщить маме эту потрясающую новость. И очень жалела о том, что бабушка не дожила до этого дня. Несмотря на все страдания, которые причинила ей Америка, я знала, что она многое бы отдала, чтобы еще раз взглянуть на улицы Нью-Йорка. И знала, что она мечтала о том, чтобы я прикоснулась к своим американским корням.

В ту первую поездку увидеть Нью-Йорк мне не удалось. Я провела в аэропорту Кеннеди ровно столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы дождаться рейса в Бостон. Я сильно простудилась, и у меня разболелся живот, наверняка от волнений и переживаний. Встречавшие меня, однако, не могли предложить мне даже аспирина, потому что, будучи членами "Христианской науки", не признавали искусственно созданных лекарств и современной медицины. Так я начала узнавать, что в Америке существует множество церквей. А знакомство с медициной и лекарствами, отпускаемыми без рецепта, пришлось отложить до первого посещения аптеки.

Мне приходилось постоянно напоминать себе, что нельзя делать поспешных выводов из знакомства с огромной, сложной страной. В Москве я часто встречала иностранцев, которые думали, что, проведя в Советском Союзе неделю, уже знают о нас все, и старалась не допустить той же ошибки. Однако мне было проще понять американцев, чем американцу - русских.

Поначалу все удивляло и зачаровывало. На автобусной остановке пожилой черный, который, очевидно, плохо видел, обратился ко мне за помощью.

- Скажите мне, сестра, это автобус до Таймс-сквера? - спросил он.

Я ответила, что автобус идет в Фенуэй-Парк, но решила, что из-за плохого зрения он обознался, приняв меня за свою сестру.

- Мне кажется, вы ошибаетесь, - добавила я. - Я - не ваша сестра.

Услышав мой иностранный акцент, мужчина ответил:

- Откуда бы ты ни приехала, если ты - черная, то ты - моя сестра по крови, а я - твой брат.

Меня словно обдало жаром: здесь у меня так много сестер и братьев. В Москве я могла бы месяц простоять на автобусной остановке, не увидев человека с темной кожей.

Каково быть в Америке черной, я узнала позже, когда год прожила в Нью-Йорке. Но в тот раз поняла, что в Америке я далеко не одинока.