Про все - [21]

Сколько мама себя помнит, в квартире жила украинка, тетя Надя. Мои дедушка и бабушка по-русски говорили плохо, поэтому они пригласили тетю Надю жить с ними, чтобы их дочь с самого раннего детства училась говорить по-русски. Тетя Надя, конечно же, говорила по-русски с украинским акцентом, но все равно лучше, чем мой дед с его миссисипским. И моей бабушке после идиш, польского и английского русский давался с трудом. Друг с другом они говорили по-английски, так что этот язык мама слышала с колыбели. В отличие от меня, ей не пришлось учить английский, однако говорит она на нем очень хорошо.

Тетя Надя в свое время была актрисой в Киеве, и моя мама так и не узнала, каким ветром ее занесло в Ташкент. Для тети Нади наша семья стала родной.

Из воспоминаний о своем отце у моей мамы остались в памяти воскресные обеды. С самого утра он отправлялся на большущий Алайский базар и возвращался на такси, нагруженном арбузами, бараниной, виноградом, рисом, орехами, пахлавой и прочей снедью.

"Войдя в квартиру, папа сразу следовал на кухню, - вспоминала моя мать. В этот момент женщины туда не допускались. По воскресеньям он воздавал маме королевские почести. Как только все было готово, он кричал: "Крошка, обед на столе". Поднимал маму на руки и нес к столу. Потом возвращался за мной, тоже брал на руки и говорил: "Теперь ты, крошка". Я помню, что на его руках мне было очень хорошо и уютно".

Прозвище "Крошка" последовало за мамой и во взрослую жизнь, а потом перешло ко мне. Так называл ее не только отец, но и Пол Робсон, который взял мою маму на руки во время концерта в Советском Союзе в тридцатые годы и спел ей "Спи, моя крошка, усни" на английском. Присутствующие на концерте запомнили, как Робсон, любимец всего Советского Союза, своим завораживающим голосом пел колыбельную маленькой девочке. И знакомые бабушки и дедушки до конца своих дней звали мою маму не иначе как Крошка. После того как я стала корреспондентом "Московских новостей", многие люди представлялись мне друзьями бабушки и дедушки. Если они называли мою маму Крошкой, я знала, что они говорят правду.

Так что от первых лет жизни у мамы сохранились только хорошие воспоминания: любящие друг друга родители, дом, полный советских друзей и гостей из Америки, пикники на природе, горячо любимая тетя Надя, которая учила ее украинским песням.

Но со временем мама, пусть и совсем маленькая девочка, начала замечать, что гостей в доме становится гораздо меньше, а ее отец улыбается все реже. Конечно, она не могла знать, что многих друзей отца и матери арестовали, а другие боялись приходить к ним, помня об их американском происхождении.

Летом 1937 года бабушка и дедушка поехали в отпуск на Кавказ с Робсоном, его женой Эсландой и сыном, десятилетним Полом-младшим, который жил в Москве и учился в русской школе. Робсоны и Голдены провели этот месяц в Кисловодске, и моя мама слышала, как ее отец и Пол вели долгие беседы. Лишь много лет спустя она узнала, что Робсон в тот приезд не мог найти многих старых друзей, которых уже расстреляли или отправили в трудовые лагеря. Тогда мама понимала только одно: ее отец и Робсон чем-то очень расстроены.

По возвращении из Кисловодска в "Доме иностранных специалистов" бабушку и дедушку ждал неприятный сюрприз. Поднявшись на второй этаж, они увидели, что соседская квартира опечатана полосками белой бумаги. В годы сталинских репрессий такие полоски означали только одно: хозяева арестованы, вход в квартиру запрещен. Этим дело не кончилось: соседи рассказали, что в то же время черный автомобиль приезжал и за дедушкой. Бабушка рассказала об этом маме только много лет спустя.

В Ташкенте дед часто выступал с лекциями в самых отдаленных районах Узбекистана. Милиция выдала ему пистолет, чтобы при необходимости защититься от бандитов. Узнав, что в его отсутствие ночью за ним приезжал черный автомобиль, дед сам отнес пистолет в управление НКВД.

- Вы приезжали за мной, - сказал он. - Арестуйте меня, если я враг народа.

На что получил вежливый ответ:

- Товарищ Голден, не расстраивайтесь. На этот месяц мы уже выполнили план по арестам. Идите домой и спокойно работайте.

Может быть, кто-то из руководителей Ташкентского НКВД решил не связываться с черным американским коммунистом? Хотя многих членов иностранных компартий (в том числе и немцев, сумевших выбраться из нацистской Германии) арестовали в 1937 и 1938 годах, ни один из черных аграриев, приехавших в Советский Союз с Оливером Голденом, в тюрьму не попал. Однако всем, кто не принял советское гражданство, предложили покинуть страну, некоторым - в сорок восемь часов. Среди уехавших были Роун с женой и сыном, Иосифом Сталиным, и Джон Саттон.

Даже маленькой девочкой мама почувствовала изменения, произошедшие с ее отцом после 1937 года. Он перестал шутить, крайне редко улыбался. Умер Оливер Голден от сердечной и почечной недостаточности. Он говорил бабушке, что почки у него никуда не годятся после того, как нью-йоркский полицейский при разгоне демонстрации прошелся по ним дубинкой, но мама полагала, что способность ее отца сопротивляться болезни парализовал царящий вокруг ужас.