Про того, кого не заменить - [2]

Вот так случай! Неужели человеку так нравится своя работа, что он не хочет ничего другого? А может быть, это сплошная необходимость и никакой радости нет?.. Я пускаюсь на хитрость.

— Наверно, работа у вас неинтересная, — говорю, — поэтому и не хотите, чтобы про вас писали.

— Как это неинтересная! — возмутился Брюс. — Да кто это вам сказал! Пойдёмте, пойдёмте. Сейчас всё сами увидите.

Хорошо я сказала про работу — «неинтересная»! Хитрый ход. Нырненко меня научил. Когда его что-нибудь очень интересует, он всегда говорит только так.

Идём по цеху

Есть цеха, которые узнáешь даже с закрытыми глазами. В литейном цехе жарко — там делают отливки из расплавленного металла. В гальваническом цехе сыро — там стоят огромные ванны с жидкостью. В механическом цехе пахнет машинным маслом — там работают станки, их надо хорошо смазывать.

Цех, по которому мы шли, ничем особенным не отличался. Если закрыть глаза, можно даже подумать, что мы — в классе, когда там шумно, или на вокзале, когда там тихо.

Это — сборочный цех. Он называется цехом автоматических средств контроля. На входной двери висит табличка с надписью: «Цех коммунистического труда».

В этом цехе Леонид Васильевич и его товарищи собирают новейшие станки-автоматы. Эти станки сортируют, измеряют разные детали, например, шарики и ролики.

Хотите задачу?

Один станок-автомат за одну минуту проверит столько шарикоподшипников, сколько человек-контролёр проверит за два часа. Во сколько раз быстрее человека работает автомат?

У контролёра устанут глаза, задеревенеет спина, а станку всё нипочём. Он может работать без сна и отдыха хоть день, хоть год, пока не сломается. А сломается — его починят. И он снова работает. И ошибается станок реже, чем человек, — такой уж он умный!

— Автомат — умный, хотя ничего не понимает. А люди умнее. Люди его придумали, а не наоборот — говорит Леонид Васильевич.

Мы остановились у верстака.

Извините: работа

— А это мой верстак, — сказал Брюс и похлопал верстак по широкой спине, — мой рабочий стол.

Так говорят про лошадь или про собаку, которой гордятся и которую любят. Нырненко мне вчера сказал: «А это моя собака. Извините, я спешу — мне с ней надо заниматься!» И мне почему-то стало очень обидно. Наверное, потому, что у меня собаки нет…

Верстак — старый, обшарпанный. Сейчас на нём пусто. Лежит только отвёртка и один случайный винтик. Наверное, Брюс только что закончил одну работу и должен был начинать другую. И точно.

— А теперь мне пора, — сказал Брюс. — Извините: работа!

Сможете ли вы собрать Шалтая-Болтая?

Я стою у верстака. Брюс вроде бы забыл про меня. Он приготовил инструменты, принёс кучу деталей и начал работать. Ему надо все детали собрать вместе, в единое целое. Я уже знаю, что такое целое называется узлом. Брюс собирает узел автомата 37-АК — измерительную станцию.

Ещё я знаю, что сборщики собирают узлы по инструкциям. Эти инструкции называются технологическими картами. Технологическая карта для рабочего — то же самое, что для школьника объяснение к упражнению по русскому языку. «Спишите. Вставьте в выделенных словах пропущенные буквы. Подчеркните глаголы».

В технологической карте написано примерно так: «Сначала взять деталь А в правую руку, а деталь Б — в левую руку. Выступ детали А вставить в отверстие детали Б. После этого обе детали положить на подставку № 124. Ударить по детали А молотком, который весит 250 граммов, так, чтобы выступ детали А полностью вошёл в отверстие детали Б».

И так всё до самого конца описано.

А если рабочий руки перепутает или не тем молотком ударит? От этого может получиться ошибка в сборке: узел может развалиться или наоборот — поворачиваться не будет, где положено. Поэтому всякое отклонение от технологической карты запрещается, и называется такой грубый проступок спецальными словами — нарушение технологии…

Я стою у верстака и жду, когда Леонид Васильевич заглянет в технологическую карту. Но Брюс забыл о ней, её даже нет на верстаке. Вместо карты перед Брюсом лежит огромный лист лиловатой бумаги, весь разрисованный непонятными линиями. Время от времени Брюс заглядывает в него.

Наконец я не выдержала и спросила:

— Леонид Васильевич, а почему вы без технологической карты работаете? Откуда вы знаете, как надо станок собирать?

Брюс поднимает глаза — кажется, они смеются.

— От верблюда! — неожиданно говорит он, а потом добавляет серьёзно: — Извините. Мы без карт работаем. Понятно?

— Понятно! — говорю я, хотя мне ничего не понятно.

А Брюс смеётся:

— Ну, раз «понятно», тогда объясню. Сделать такие карты — долгое дело. Один человек их придумывает и пишет, второй проверяет, третий — размножает на специальных машинах, чтобы всем рабочим хватило. Только всем раздали — вдруг придумали, как по-новому узел собирать! Значит — собирай и переделывай карты. А у нас всё время работа новая, её надо делать быстро. Так что инженеры за нами угнаться не могут. Дают только сборочные чертежи. — Брюс ткнул отвёрткой в лиловый лист. — Знаем, как любой узел должен выглядеть, а как его собрать — сами ломаем голову. Такая работа.

— Значит, вы — сами себе инженеры? — спрашиваю.