Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла - [15]
– Но она больна! Я боюсь к ней прикоснуться. Ее охраняет Швейк.
– Ты заигралась, – сказал папа и побежал в детскую. Он пришел вовремя, Швейк уже положил лапы на диван и голодными глазами смотрел на Ваксу. Она лежала ни жива ни мертва.
– Ты права, – сказал папа. – Еще минута, и от нее ничего бы не осталось.
– Милая, милая Вакса, – сказала Маша, ощупывая игрушку. – Ты цела? Тебя знобит? Посмотри, папа, как ее знобит!
– Нет, девочка, это тебя знобит, а не Ваксу. Мама, у нее, кажется, опять температура!
– Нет, нет, не у меня! – закричала Маша, но было уже поздно: лекарства сразу нашлись, и термометр, теперь нужно было сидеть неподвижно и ждать, пока не определится температура.
Температура преследовала Машу вот уже несколько месяцев.
Приходили врачи, выслушивали, высказывали предположения, говорили, как лечить, и, хотя все они были непохожими людьми, произносили в конце одно и то же загадочное слово: «Перерастет».
Кого, когда? Вакса начинала привыкать лежать рядом с Машей, как с печкой, и прислушиваться – какой силы в ней полыхает тепло.
Сама же она оставалась неуязвимой, вяло текущая температура, с ней ничего не могло произойти. С любым из семьи могло, даже со Швейком, с ней же нет.
И она не знала, следует ли гордиться этой неуязвимостью.
Она прислушивалась к Машиному дыханию и думала: «Откуда оно вообще, из каких глубин и почему это так важно, чтобы дышал человек? А если перестанет, куда денется дыхание?»
Этого Вакса не знала и вообразить не могла. Она просто просыпалась среди ночи и обнаруживала, что отброшена Машей во сне далеко-далеко, будто девочка боялась, что она способна заразиться.
Но она и на это неспособна, ни на что не способна. Интересно, как чувствовала себя в такие дни та, другая, чье имя ей досталось случайно?
– Вакса, Вакса, – сказала Маша однажды, прижав ее к плечу. – Почему ты неспособна на сочувствие? Будь со мной немного сердечнее.
Легко сказать! Вакса пыталась, она даже стала придумывать сказки про то, как Вакса гуляла-гуляла, но дальше поляны в лесу ее воображение не простиралось. На этой поляне встречались существа, к которым она старалась относиться подружелюбней. Но сама поляна была другой, не той, что рядом с Машиной дачей, на которую они должны были вот-вот поехать, но мешала Машина болезнь.
– Там есть дом, – сказала Маша. – Он деревянный и очень смешной, мама говорит, что папа хотел его построить по щучьему велению, как в сказке, мгновенно.
У него две половины, одна из дощечек, тоненьких-тоненьких, другая – из бревен, и между ними комната, очень красивая, но в ней нельзя находиться во время дождя, потому что сквозь крышу течет.
Есть еще одна комната, тоже красивая, самая большая, по ней хочется побегать, но она для папы. Он работает там.
Есть еще сад и качели в саду. Сад весь взъерошенный, трава растет как попало, и много сорняков в этой траве.
Сад обнесен забором, очень старым, он непременно скоро повалится, так утверждает мама, но, пока он стоит, мы никого вокруг не видим, только слышим, и это ужасно огорчает папу, он и слышать не хотел бы, это мешает ему работать, когда он сидит наверху.
Я не мешаю, потому что знаю: когда он сделает все-все, что запланировал, то обязательно напишет книгу о нас с тобой и назовет ее «Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла…».
Это будет. Я припасаю ему рисунки для книги. Видишь, у меня уже нарисована ты, и мама с папой, и краешек нашего дома в саду, и окно наверху, где папа работает. Только скорее, скорее бы он начал писать свою книгу, потому что, только прочитав ее, я окончательно выздоровею.
Она раскладывала рисунки перед Ваксой, и та действительно видела родителей, себя, бульдога, прыгающего в траве, и начинала привыкать, что где-то есть дача, на которой Маша обязательно выздоровеет.
«… и вот, – начала Маша еще в машине, – они оказались хитрей паука, не мешай, папа! Это сказка со счастливым концом. Как вы думаете, что они сделали, чтобы не попасть к пауку? Они сделали роботов и нарисовали их в образе Маши и Ваксы. Точно таких, как они сами. А паук подумал и схватил этих роботов. Но потом он увидел, что в них нет ни капли крови, не отвлекайся, папа, это не страшно, не мешай маме вести машину! И ужасно рассердился, догадавшись, что его обманули. Но было уже поздно. Маша с Ваксой приехали на дачу».
Они и в самом деле приехали. Только было поздно, темно, и соседи спали, а может быть, прислушивались в темноте – кто это там приехал.
И лягушки звенели на пруду, как рассказывала Маша, и отдельные звезды стояли на небе, а само небо располагалось как-то вертикально, не полностью, как говорила Маша, а чтобы оставить место для космоса.
– Не шумите, – попросил папа.
– До чего же хорошо! – сказала мама. – Давайте внесем вещи утром, а пока посидим на крыльце.
– Ночью все кошки серы, – сказал папа. – Увидите, каким безобразием нас все это встретит утром.
Но до утра еще надо было дожить. И папа, как всегда, был прав и неправ в одно и то же время.
«Как это у него получается? – подумала Вакса. – Ох уж эта его правота!»
Они и правда немного посидели на крыльце, уже в ожидании ежиков, выставив им блюдечко молока, и смеялись, глядя, с какой опаской пес принюхивается к молоку – можно выпить или нет. Посмотрели на звезды, каждый, вероятно, помечтал о чем-то, папа – чтобы они немедленно постелили и легли, мама – чтобы всю ночь так сидеть и сидеть, Маша, торжествующе сжимая Ваксу, обещала утром что-то великолепное, но, как назло, великолепному не удалось сбыться слишком скоро: устроившись в постели, Маша начала так страшно кашлять, что не оставалось даже секунды, чтобы набрать воздуха. Чем она кашляла, Вакса не понимала.
