«Будь что будет», — решил Вовка и понес щенка домой.
— Ты вот что, Вовка… Ты скажи матери, что это очень породистый щенок, что ему прямо цены нет, — посоветовал Вовке его приятель Лешка.
— Да ты что? — уставился на него Вовка. — Такой породы и не придумаешь, чтобы она к нему подходила.
Лешка взял щенка, долго рассматривал его, морщил лоб и вдруг решительно объявил:
— А здесь и подбирать не надо породу. Это самый что ни на есть настоящий афен-пинчер[1].
— Что-о-о? — опешил Вовка. — Какой пинчер?
— Афен! По-немецки значит «обезьяний». Понятно? «Обезьяний пинчер». Можешь посмотреть в Большой советской энциклопедии. Что же ты, сам-то не видишь, что ли? Он же вылитая обезьяна!
И, будто в подтверждение этому, дома мать сказала:
— Батюшки! Где ты такую обезьяну выкопал?
А когда Вовка спустил щенка с рук и тот улегся на брюхо, раскинув лапы, мать так рассмеялась, что и без просьбы Вовки судьба Афена была решена — он обретал дом и хозяина.
Вот уж чего нельзя было сказать про Афена — это того, что он рос не по дням, а по часам. И часы проходили, и дни, и месяцы, а щенок как был с рукавичку, так таким и остался. Только, может быть, в весе немного прибавил да в глазах у него уже не было щенячьей тоски. Все шло хорошо, как вдруг однажды приходит Лешка и спрашивает:
— Ты кулешовскую Альму знаешь?
— Знаю, — ответил Вовка.
Кулешовскую Альму нельзя было не знать: это была такая немецкая овчарка, какой трудно подыскать пару для сравнения.
— Вчера ощенилась, — сказал Алешка. — Всего пять щенков. Одного Сережка по дружбе уступает нам. Понятно?
— Ничего не понятно, — ответил Вовка. — Он же не бесплатно?
— Ясно, нет. Пятерку, по дружбе. Настоящая цена тридцатка… Два с полтиной у меня есть, давай и ты столько. Щенок пополам будет.
— Да откуда же я возьму?.. И у меня уже есть щенок, — сказал Вовка.
— Стоп! — перебил его Лешка. — Вот тебе и деньги. Завтра воскресенье — поедем на Птичий рынок и продадим твоего Афена. Может, и дадут за него два пятьдесят…
Вовка от неожиданности долго не мог даже слова выговорить: как это так — продать Афена?
— Да очень просто! Продадим, и все. Что с ним возиться? Я ведь наврал, что он Афен. С ним и на улицу выйти нельзя — засмеют… А с овчаркой, на поводке…
Лешка нарисовал такие картины, так расписал будущую золотомедальную овчарку, что Вовка наконец согласился расстаться с Афеном. На следующий день, стараясь не смотреть щенку в глаза, засунув его за пазуху, Вовка отправился с Лешкой на рынок.
Они еле протиснулись сквозь бесчисленную толпу голубятников, птичников, рыболовов и охотников в тот дальний угол базара, где разрешалось продавать собак. Долго на них никто не обращал внимания, потом один здоровенный малый бесцеремонно вытащил Афена у Вовки из-за пазухи, с минуту молча рассматривал его, потом вдруг загоготал на весь базар.
— Это что же за порода такая? — гремел он.
— Афен-пинчер, — сказал Вовка.
— «Обезьяний пинчер» по-русски, — перевел Лешка.
— Что, что, что? Обезьяна? Точно, обезьяна…
Хо-хо-хо!..
Вовка хотел отобрать щенка, но его оттеснили.
Сразу собрался народ, к щенку потянулись десятки рук: кто хотел потянуть за ухо, кто дернуть за лапу; один пустил струйку дыма прямо в нос щенку, и тот отчаянно фыркнул и зачихал. Это еще больше развеселило верзилу, державшего Афена за загривок.
— Что, не любишь, подлец? Хо-хо-хо!.. Стой, парень, а сколько ты за него хочешь? — спросил он.
— Два пятьдесят, — сказал Лешка. — Берите — замечательный щенок.
— Дороговато для одной варежки! — опять захохотал верзила. — Была бы пара таких обезьян, взял бы… Как раз вышло бы две рукавички.
— Отдай! — закричал Вовка, подпрыгнул и повис на руке верзилы. — Отдай, говорю!..
Верзила отпустил руку.
Схватив щенка, Вовка торопливо принялся засовывать его за отворот пальто.
— Ты чего? — зашипел ему в ухо Лешка. — Может, он и на самом деле купит…
Но Вовка уже не слушал его. Он торопливо, нагнув голову, пробирался через толпу к выходу. Лешка не поспел за ним и отстал.
Выбравшись за ворота, Вовка вскочил в первый попавшийся трамвай и уехал. Только когда трамвай прошел одну остановку, он немного пришел в себя, бережно достал Афена и прижался щекой к его мягкой шерстке.
— Мальчик, сколько стоит твоя собака? — вдруг спросила его девочка лет пяти.
— Тысячу рублей! — зло ответил ей Вовка.
— Папа, купи щенка за тысячу… — начала ныть девчонка.
Вовке показалось, что папа и на самом деле полез в карман за деньгами.
— Нет! Не продается! — крикнул он и бросился к выходу.
Вечером, когда в доме все уснули, Вовка взял Афена с его подстилки, положил рядом с собой под одеяло и прошептал ему на ухо где-то услышанную поговорку:
— «Хорошо, когда собака друг, но плохо, когда друг — собака»…
И трудно было понять, кому он это адресовал — Лешке или самому себе.