Про меня и Свету. Дневник онкологического больного - [30]

Моя близкая подруга из среднеобеспеченной семьи живет в наследованной квартире на окраине все той же Москвы. Около пяти лет назад ей поставили диагноз полиартроз и начали ее усиленно лечить. Заботливые врачи все время уточняли, как ей буквально повезло, что она попала в экспериментальную группу и именно к ней применяют многие новые практики, которые другим, не столь везучим, недоступны. А год назад ей так же милосердно оформили инвалидность. Месяц же назад ей снова по-доброму объявили: “Тебе опять повезло, мы можем тебе совершенно бесплатно поменять твои собственные суставы на искусственные протезы”. Наташа пока отказалась. Потому что, как ни странно, в те моменты, когда она забывает лечиться, суставы у нее практически не болят. Вот, понимаете, почти совсем не болят.

Собственно, это я к чему? Три года назад мне уже ставили мой первый онкологический диагноз. Выдали мне тогда после процедуры биопсии внушительную бумагу с переливающейся меткой с диагнозом “папиллярный рак щитовидной железы”. Хотела я по совету знакомых сразу получить и стекла с исследуемым материалом, но вот их мне выдавать не спешили. Потребовалось буквально пятнадцать минут скандала, чтобы забрать одно – только одно – из двух стекол. Поясняли и причину отказа: “Вы же можете пойти в другую лабораторию. И там вам напишут другое заключение, а вы тогда откажетесь от операции, и это будет неправильно”. А дальше мне, как и моей подруге Наташе, крупно “повезло”: меня записали в очередь на выделяемые квоты на бесплатную операцию.

Конечно, огромное спасибо всем моим близким и друзьям, которые бегали со мной в те дни по разным клиникам Петербурга, пытаясь найти правду. Спасибо и районному терапевту за наш откровенный разговор. На мой прямой вопрос: “Где бы мне еще биопсию провести, этой я не доверяю?” – он ответил столь же прямо: “А негде, я в этом вопросе никому в нашей стране не доверяю”. И еще добавил, что лично он на моем месте резаться бы не стал. И вот ему-то я и поверила, потому что именно этот врач мне симпатичен. Ездит он себе по району по вызовам на обычном велосипеде. И по слухам, сам два года назад получил такую же бумажку с диагнозом “онкология”. Впрочем, про диагноз это слухи. А про велосипед – правда.

Дальше были у меня три месяца очень активной медицинской жизни. Мне выписывали много направлений, большинство из которых я просто игнорировала. Потому что, получив очередную бумажку, приходила домой и, уткнувшись в книги и Интернет, пыталась понять, а куда же меня в этот раз послали. Часто оказывалось, что новое направление не имеет практически никакого отношения ни ко мне, ни к моему диагнозу. В итоге после суеты и беготни спустя время я располагала тремя заключения с тремя совершенно разными диагнозами из трех крупных медицинских учреждений Петербурга. Получив последнее – с выпиской онколога “Не подтверждено”, я снова отправилась к своему терапевту. В этот раз он почти откровенно смеялся: “Ну наконец-то вы пришли в себя. А то такая красивая женщина, а собиралась умирать”. И правда, что это я? Такая красивая и умирать? Рано еще. Поживу. И, как видите, благополучно и прожила с тех пор три года. А вот страх остался.

Кроме страха, появилось тогда и огромное чувство беспомощности. К тому ощущению беспомощности, которое возникает у меня при упоминании “Курска” и Беслана, “Булгарии” и “Локомотива”, теперь еще прибавилась и чувство бессилия при мысли о врачах. Потому что я, конечно, понимала, что в нашей стране не очень хорошо с медициной. Но я не знала, что все еще и так цинично. Ведь даже не от безграмотности ставили мне врачи эти тяжелые диагнозы, а от жажды денег.

И теперь, когда я нашла своего главного доктора, которому я могу доверять, я обратилась к нему с необычной просьбой. И принесла ему все свои бумажки с результатами давних и недавних исследований щитовидной железы. Я понимала, конечно, что это не его профиль, но на стол их все же выложила. Он немного покряхтел, рассматривая красивые снимки моей щитовидки, а потом сказал: “Есть у меня одна знакомая эндокринолог, пойдете?” “Пойду, – ответила я. – Ведь вы же ей верите?” “Верю”, – подтвердил хирург и стал звонить Марине Петровне. Уже завтра после обеда Марина Петровна меня примет.

13 декабря

Марина Петровна мне понравилась. Она тоже, как и мой хирург вчера, долго кряхтела, рассматривая все мои бумажки и ощупывая меня саму. И спустя сорок минут вынесла вердикт: “Они вас обманули. Рака щитовидной железы у вас нет”. Потом она немного отвела глаза в сторону и тихонько попыталась озвучить более корректную версию: “Может, они просто перепутали результаты вашей биопсии с чьей-то еще?” Но спустя тридцать секунд сама же на свой вопрос и ответила: “Даже если бы они перепутали результаты биопсии, они по всем остальным признакам должны были бы однозначно понять, что рака щитовидки у вас нет”. И спустя еще минуту, с ужасом глядя мне в глаза, она уточнила: “Вы что, серьезно думаете, что они все это могли сделать только ради денег?”

Думаю, Марина Петровна, думаю. Ради денег. Ради чего же еще? Ведь тогда, три года назад, мне ясно сказали, что смерть уже близка и даже до получения через положенные два месяца квоты на бесплатную операцию я не доживу. И что необходимо в срочном (платном) порядке полностью удалить мне здоровую щитовидную железу, потом провести срочный (платный, конечно же) курс облучения этого же абсолютно здорового места. А потом мне оформили бы инвалидность и пожизненно подсадили меня на лекарства. И уже после этого они собирались рапортовать государству об успешной борьбе с онкологическими заболеваниями. Врачи ли эти люди? Можно ли их так назвать?