Про людей и звездей - [12]
Остатки барского обеда секретарша убирала в стоящий в холле холодильник. Агрегат предназначался для общего пользования, и к вечеру на тарелках ничего не оставалось. Открывая дверцу, чтобы достать принесенное с утра молоко или сок, журналисты, фотокоры, охранники, воровато озираясь, угощались суши, долма или кусочком рыбы в кляре. Пару раз Габаритов заставал подчиненных за этим постыдным занятием. Те смущались, давились, кашляли, а Алиджан Абдуллаевич, изобразив на лице снисходительную улыбку, барственным жестом хлопал воришку по плечу: дескать, доедай, все равно выбрасывать.
Но вернемся в курилку, куда минуту назад влетела разъяренная Уля. Там уже дымил сигаретой один из фотокоров Алексей Тюрин.
– Нет, ты представляешь, – дала волю чувствам Асеева, – эта сучара Дуговская опять влезла со своим обгрызенным хером!
– Да ладно тебе, все же лучше, чем очередной «херувим», – криво улыбнулся Тюрин. – Пусть народ повеселится, а то в газете одни трупы. Причем, заметь, «Бытие» отдает предпочтение трупам детским: чем младше погибший ребятеночек, тем лучше. Распишем подробненько, вкусненько, как мальчонку мать голодом до состояния скелета довела или как девчоночку маньяк изнасиловал, а потом утопил, – и тут же заголовочек вместе со слезой из себя выжмем: «Страдания херувима», «Боль херувима». Ты возьми подшивку и посчитай, сколько этих «херувимов» у нас за месяц было: «Херувимы в огне», «Херувимы озера», «Слезы херувима», «Муки херувима». Повеситься можно! Недаром у нас тираж падает – читать такое из номера в номер могут только какие-нибудь извращенцы с крайней степенью олигофрении!
– Ну раз ты такой весь из себя правильный, чего ж не пойдешь в «Известия» или «Новую газету»? – презрительно скривила морковного цвета губки Асеева. – Там все исключительно целомудренно и с искренней болью за Россию, за народ, за страдающих детишек.
– Да я в конце концов и уйду, наверное. Надоело здесь до сблева.
– Никуда ты не уйдешь, пока тебя отсюда не выпиннут, – злорадно констатировала Уля. – В твоих интеллигентных «Известиях» платят в три раза меньше! А потому ты будешь бегать по всяким моргам и больницам, по светским тусовкам, как вспотевшая мышь, и щелкать, щелкать, щелкать… И гундеть про «надоело» будешь только здесь, мне, которая, ты знаешь, тебя не заложит, ну, может, поканючишь еще, уткнувшись ночью в потную, вонючую подмышку своей жены.
– Че-е-его ты сказала?!
Уля вздрогнула. Хамоватый, но в общем-то неагрессивный Тюрин шел на нее, бешено вращая вмиг налившимися кровью глазами. Редакторша попятилась к двери и больно ударилась локтем о косяк:
– Уй-я!!! Твою мать!
– Так тебе и надо, – спокойно, будто и не был мгновение назад похож на разъяренного быка, обронил Тюрин. – Если твой грязный язык еще раз повернется… Ты моей жены ногтя не стоишь.
Смачно сплюнув Уле прямо под ноги (сгусток коричневой от табака слюны упал в сантиметре от носка купленной в Париже туфли), Тюрин открыл дверь и нос к носу столкнулся с Дуговской.
– О-о-о! Еще одна гадюка. – Алексей дурашливо шаркнул. – Входите, входите, ваша соседка по террариуму вас просто заждалась.
– Чего это он? – растерянно уставилась на «врагиню» Дуговская.
– Ничего. У жены, наверное, вчера голова болела, порцию свою не получил…
– А-а-а… А ты чего такая? Тоже порцию не получила? – беззлобно поинтересовалась Дуговская. Римма, когда ей удавалось умыть отдел светской хроники, на пару послепланерочных часов обычно погружалась в состояние благостности и всепрощения.
– Не твое, сука, дело!!! – резко бросив вперед голову (ну точь-в-точь змея перед прыжком), заорала, брызгая слюной, Асеева. – Забила номер херней и рада? Ха-ха-ха! А ведь и правда херней, и в прямом, и в переносном смысле.
Благостность с Дуговской как ветром сдуло:
– Это я сука?! Да это ты, подстилка дешевая, под любого педарюгу ляжешь, лишь бы он тебе какую-нибудь сплетню светскую слил или не вопил на всех углах: «Вранье!» – когда ты очередную сочинялку в газету вотрешь!
– Не твое собачье дело, как я информацию добываю, поняла? В сто раз больше тебя «бомб» таскаю, причем сумасшедших денег на агентуру, как ты, у шефа не вытягиваю!
– А, так это он тебе за моральный и физический ущерб зарплату в пять тысяч баксов платит? Чтоб было на что презервативы купить, от сифилиса с гонореей полечиться!
– Наконец-то призналась, что тебе моя зарплата покоя не дает! Или ты от зависти дохнешь, что я со звездами тусуюсь, а ты со своими вонючими ментами и санитарами из морга? Мотай отсюда назад в свой кишлак, и без тебя в Москве вони от черножопых – продохнуть невоз…
Договорить Уля не успела. Дверь в курилку резко распахнулась – на пороге стоял Габаритов.
– Дуговская, на рабочее место! Рысью! А ты, – шеф ткнул в Улю пальцем, – за мной!
Асеева плелась за боссом, проклиная себя за длинный и зачастую совершенно не контролируемый мозгами язык. «Сейчас опять будет орать, – вздохнула про себя светская хроникерша. – Может, попытаться сразу перевести разговор в конструктивное русло? Например, предложить оставить тему про Махалова для следующего номера, чтоб с анонсом на первую. Габаритов же сам на планерке сказал, что Антон – мега… Нет, пожалуй, не стоит. Получится, что я права качаю, а босс сейчас в ярости… Интересно, а что он успел подслушать? Про «черножопых» уж точно…»
Случилось так, что три подруги одновременно оказались на отдыхе в Турции, правда, на разных курортах и в разных отелях…Их интересовали не только море, солнце, местные красоты и достопримечательности – у каждой были свои планы на отдых. Но безоблачный отпуск неожиданно обернулся опасным приключением.
У врача-стоматолога Максима Кривцова необычное хобби: он фотографирует станции московского метро поздно ночью, когда уходит последний поезд и в подземке нет ни души. Но на отпечатанных фотографиях хорошо видны тени мужчин, женщин, детей… Кривцов пытается найти объяснение этой «мистической чертовщине», обращаясь к сотрудникам метрополитена, специалистам по фантомографии, физикам-оптикам.Если бы он знал, что, рассказав этим людям о своем увлечении, он станет идеальной кандидатурой для обвинения в убийстве!Спасаясь от ареста, Максим спускается в «преисподнюю» – в московские подземелья.
Ирина Майорова, автор нашумевшего романа «Про людей и звездей», вновь вошла через служебный вход.На этот раз для того, чтобы рассказать, как профессионалы промывают мозги потенциальным покупателям, какими методами воздействия пользуются и как им помогает в этом талантливая творческая интеллигенция.В этом маленьком офисном мирке разыгрываются свои трагедии и фарсы. А если его посещает любовь, она оказывается густо замешанной на предательстве и цинизме. Но пережитая трагедия позволяет человеку вернуться к истокам.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.