Про любовь, ментов и врагов - [129]

– Перекошенное у тебя мировоззрение, Верочка, чтоб ты знала. Нет чтоб сказать: давай, Тигранчик, я тебе своего фирменного вина налью, которое почему-то в обозримом пространстве отсутствует.

– Ой, Тиграша, извини, – и Верка метнулась к подслеповатому окошку, служившему ей дополнительным зимним холодильником. Но сразу вернулась, – а ты что до этого пил? Ты мне Праздник Близнецов не устроишь случайно? А то сюда скоро грозный Шварц придет!

– Очень страшно. Но он не придет. Он, бессовестный мент, бедных преступников пошел под самый Новый год брать, представляешь? Нет чтоб дать людям напоследок выпить-закусить. Слушай, Верочка, – продолжал болтать оживленный больше обычного Тоникян, усевшись за кухонным столом и разливая по бокалам вино, – ты как шпион изнутри, обьясни мне, почему это женщины так непоследовательны?

– Опять теща не угодила?

– Если бы только она! Её неспособность угождать – это качество институциональное, и тут мне от этого никуда не деться. Но жена и дочки ведь тоже из этой непоследовательной категории! В десять вечера, вот увидишь, бросятся искать и звонить: куда ты пропал, уже Новый год на носу! А сейчас он где – разве не на носу? Или в другом месте? А сейчас ткнешься домой – тебя шпыняют: зачем здесь насорил, зачем от торта отщипнул, зачем ананас разрезал? Ананас – он что, шампанское, которое открывают только в двенадцать?

Верка замерла.

– Ну и дурак ты, Тиграша, – произнесла она с отвращением, – это еще что за извращение – ананас? У тебя что, дед от переедания ананасами умер в лагере? Ты кого удивляешь своими замашками?

– Армянскую судьбу, Верочка! Ее, проклятую! Пусть знает, что бывают у нас и благополучные жизненные циклы! И пусть мои девочки наедаются на всю жизнь не только животиками, но и глазками, пусть эта сытость глубоко проникает в гены! Пусть завтра от них родятся хорошие барчуки с сытой костью. Пусть мои будущие внуки будут ломать голову не о том, где бы чего слямзить из-под носа у народа, а где бы что создать для него! Между прочим, голодная кость – штука опасная и никакими деньгами неизлечиваемая, Верочка. Чем голоднее кость у моих пациенток, тем больше жира на их фигурах, скажу тебе! И мне приходится бороться с ним как с историческим явлением! Потому что этот жир – прямое следствие голода их бабушек и дедушек в сиротских домах! И вообще, если бы нами правили ребята без генетического дефекта костного оголодания, был бы в Армении совсем другой расклад. И ананасы, между прочим, хоть раз в год, но перепадали бы всем! Этот снег когда-нибудь кончится? – резко сменил он тему, – это что же, погода опять будет нелетной?

– Тиграша, у тебя что – роман со стюардессой? – сложила губы сердечком вредная Верка, и в эту минуту зазвонил телефон.

– Артошка, сынок! – завопила Верка, – я так беспокоилась, так беспокоилась! Уж сколько дней ты не звонишь! Ну как ты, здоров? Не болел? Что делаю? Вот, готовлю стол к Новому году, и дядя Тигран мне помогает. Нет, индейка пока сырая, вряд ли он её ножку оттяпает. Да вот, смотрит на меня сердито и кулак демонстрирует… И он тебе передает привет. Ты-то как, сынок? Новый год с кем будешь встречать? Неужели греки Новый год не встречают? Только Рождество в начале января? А ты-то как будешь на Новый год, неужели просто ляжешь спать? Это какую-такую хорошую компанию наметил? Потом, надеюсь, расскажешь? Ты лучше на разговоры не траться, а напиши, да? Ты знаешь, Артошка, о чем я думала сегодня… Алло! Алло!

– Прервали, – произнесла Верка безжизненным голосом и брякнула трубку на телефонный аппарат, – связь, а?

В дверь постучали, и хмурая Верка медленно пошла открывать. На пороге с букетом белоснежных роз в курсантской форме Военной академии, стоял Арташес Георгиевич Айвазян, её любимый мальчик! Сперва хмурое лицо Верки просветлело, потом посерело, и она брякнулась бы об пол, как когда-то её тетка, если бы её вовремя не подхватил Артошка, выпустивший от растерянности цветы.

– Ну не дурак? – сказал Верка, придя в себя на диване и безошибочно обращаясь к прячущемуся за диванной спинкой Тоникяну. – Это твоя идея – старую больную женщину гробить?

– Вот чтоб ты знала, идея – Шварца, – высунулся из-за спинки сияющий Тоникян. – Это он сказал: давай, мол, парню билет в оба конца пошлем, чтобы он со своей красавицей-старушкой Новый год встретил. Но финальную часть я срежиссировал. Арташес сомневался, а я говорю, давай: во-первых, мать у тебя – кремень, а во-вторых, рядом в этот момент будет высококлассный врач. Медицина гарантирует.

– Ну что мне с ним делать? – сияя, как школьница, спросила Верка у сына, и тот безошибочно нашел нужный ответ:

– Мам, а ты поставь нам кофе, а? А я тебе такой подарок привез! Сейчас распакую.

– Да как же ты мог живого младенца в бумагу упаковать? – заорал Тоникян, и Верка чуть опять не бухнулась с ног. – Ладно, шучу, шучу. Это что за паучок?

– Ты знаешь, дядя Тигран, – застеснялся Арташес, – в Греции все шубы покупают и везут сюда. Но мне до них еще очень далеко. Так я маме в качестве аванса брошь из норки купил, а потом буду постепенно доращивать…

– Какой парень, а, Верон? Какой парень! Теперь главное дело – не дать ему жениться до исполнения заветной мечты, а то при нынешних снохах дело на левом манжете так и пробуксует…