Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России - [3]

.

– Тогда простите, – улыбнулся тоже тот, и отошел.

Она осталась стоять. Да. Кружев много. Вьются, плетутся и повторяются. Как жизнь. Как жизни. Только жизнь не повторяется. Жизнь – однажды и навсегда. В смерть и на смерть. Это был затаенный и ясный трагизм всего и каждого дня. Ее счастливого брака. Этого вечера. Или как догорает этот алый закат. Щемящей, пронзительной нотой. Она, наверное, не задумывалась. Но она была – Энни. Смелая и стойкая. А это была правда: «Ныне или завтра умрем». Это просто знала душа. Раненой, обреченной птицей. Последняя цена последнего дня. «За все печали, радости и бредни…»[7]

Она была – Энни. «Как подобает мужу, заплачу / Непоправимой гибелью последней…»[8]

III

Она не знала, как. Просто откуда-то взялось какое-то убеждение. Наверное, это просто она выросла в прериях. Синее палящее небо и зеленая трава. Чудная зеленая трава. Запекались мили и солнце на губах, где-то – она знала – жили изысканные и настоящие леди, как в книжках со сказками, но она не мечтала, не завидовала и ни за что не поменялась бы на такую судьбу. Ее жизнь была – прерии. Энни поняла: «Слава Богу за все»… Просто это звучание. Этот смысл.

Русские эскадры постояли год под берегами Штатов и снялись с якоря. Потом закончилась и война. Начиналась мирная и прежняя жизнь. Только она уже была не прежняя Энн. Православная невеста, жена и мама. Они обвенчались с Дирком по-православному, пока стояли русские корабли. Оба крещены во имя Отца и Сына и Святого Духа. Но это была Америка. Где православные храмы – один, другой, и обчелся. Но «Давид был славный и богатый царь, был вместе и Пророк, но одного просил у Господа: «Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его» (Пс.26:4),[9] – понимала все Энни.

– Я, наверное, хочу поселиться в России, Дирк, – как-то предложила она. – Или можно там, где есть какой-нибудь приход у карпато-россов. Только это все равно перебираться и менять ранчо. Если все равно сниматься с места, то почему бы не попробовать уехать в Россию? У нас будет ребенок, а ребенку нужен храм рядом с домом, – привела она непререкаемый аргумент. – Малыш будет расти, и у него должен сразу закладываться православный характер.

– Я за, – легко согласился Дирк. – Я подам в отставку и поступлю на службу русскому Государю.

Это правда было также просто, как он и сказал. Он был офицером Союза. Но он все равно собирался подавать в отставку. Гражданская война была завершена. В прериях же поднималась война против местных индейцев. С нарушением прежних мирных договоров. Дирк вырос в прериях и, может быть, там, где-то на той, другой стороне, были его прежние друзья. Он не собирался принимать участия и выступать с армией. Мирные договора были подписаны однажды и на века. Он не понимал и не принимал. И вместе с тем он все-таки был офицер Союза. И на эту войну тоже. Трудный и невозможный выбор. Он принял выбор без выбора. Россия.

Они все-таки не поменяли жизнь на 180°. На 90°. Наверное, надо было продавать и оставлять всё здесь в Америке. Они не продали. И не оставили. На ранчо остались родители. Это была их страна. Их привычный и обжитой мир. Энни и Дирк просто купили небольшую усадебку под Санкт-Петербургом, в Черницах. Зеленый березовый лес начинался сразу за околицей. Ослепительно белые березы словно навсегда запомнятся Энни такими, как она увидела эту березовую рощу в первый раз. Но все пошло не так и не то, как ей думалось из-за океана. Русской фермы, такой, какая была у них в Америке, не получилось. Нужны были средства. Доходы. Тогда они оставили эту идею и обосновались в городе. Усадьба должна была стать как дача, но до усадьбы не доходили руки, и она встала в запустении.

– Дирк, нам надо возвращаться в Америку, – состоится однажды почти тот же самый разговор, только наоборот. – Мама и папа. Они не справляются и не удерживают ранчо. А сюда через океан старые люди не поедут. Значит, должны ехать мы.

Это был долг. Это не обсуждалось. Она только не знала, как Дирк. Как Дирк и его служба. Выхода не было. Никакого выхода. Потому что он не поедет. Он никак не может поехать. Значит, это родители приедут в Россию. Это будет ужасно. Что вот так поменяется вдруг жизнь. Когда они привыкли к той жизни там, в Штатах.

– Я как раз подал в отставку, – заметил Дирк.

Энни посмотрела на него.

– Не забывай, мне уже за пятьдесят. Что там делать на службе, когда уже есть новые офицеры? Побыл полковником сам – уступи другому, – заметил он.

«Да», – вспомнила Энни. Это просто она все думает, что ему двадцать пять, а ей двадцать, как когда она вышла замуж. Но время не стоит на месте. Время идет, и идет в одну сторону. А Дирк ответственный, обязательный, но не служака во что бы то ни стало. Надо – значит, сделает. А не надо – так лучше побыть дома. Заняться усадьбой. Возраст не тот и силы не те, так и подал в отставку. Они могут ехать, поняла Энни. Все снова устроилось как нельзя лучше. И Америка уже все равно не та, что была прежде. Новые иммигранты. Православные иммигранты из Греции, которые не хотели потерять свою веру. Мама писала. Новый православный храм появился как раз в ближнем поселке. А еще теперь есть железная дорога. Всего две станции ехать. Она все равно сможет ходить на службы. Самое главное. Не судьба оказалась эта Россия. «Наверное, жалко», – почему-то подумала Энни. Все-таки привыкла. Но это были уже сантименты, а она была – Энни. Молчаливая и мужественная.