Про Иону - [7]

– Ёня, пошли работать гардеробщиком-швейцаром в гостиницу-ресторан “Националь”. Я смотрю, ты бродишь неприкаянный. А я заранее на всякий случай, чтобы напрасно тебя не обнадеживать, поговорил с нашим начальником на своем уровне. Он говорит – давай, веди. У нас люди немолодые – Пичхадзе и Архип Архипыч. Увидишь. Я самый младший – а мне под сорок, хоть и не дашь. А то ты, я тебе честно и без обиды с твоей стороны скажу, не сильно движешься в правильном русле. У тебя здоровье, конечно, было. Ну так и у меня было. Я рвы копал на трудфронте. Там ноги свои и оставил. Фигурально. А в “Национале” – с культурными людьми. Форма красивая за казенный счет. И покормят, и чаевые. Зарплата, само собой. Подумай.

Иона согласился.

Прошел перед приемом на рабочее место собеседование в отделе кадров, ему растолковали, что “Националь” – есть объект государственного значения. И потому надо держать ухо востро и примечать, если в глаза бросится что-то подозрительное. Рядом всегда будут надежные люди, их надо информировать.

Слова словами, а на деле – чистый рай.

Одежду принял – щеточкой прошелся. Или лучше наоборот – когда одеваешь гостя на выход – щеточкой пробежался по плечикам и по спине, чтобы он видел. К женщинам, если в сопровождении кавалера, не лезть со сниманием шубки или пальто, аккуратно выждать секундочку, может, кавалер лично хочет даму обслужить, а уж тогда самому тянуть руки. Наука. А один сотрудник – так прямо готовый экземпляр в музей! Подавал пальто самому Ленину своими руками. Архип Архипыч. Мудрый человек, лет под восемьдесят с гаком:

– В том самом пальтишечке его Каплан Фаня и подстрелила.

– А ты дырки видел? – подмигивая, поинтересовался Пичхадзе, ясно, что спросил больше для Ионы, чем для себя, ему ли не знать за столько лет совместной работы.

– Честно скажу, видел. И даже заштопать хотел. Это теперь гардеробщики брезгуют взять иголку в руки, а у нас было в обязанностях: пуговку пришить, дырочку заштопать, если посетитель попросит.

– Так Ленин, значит, тебя попросил? – это Пичхадзе.

– Нет. Я сам. Только я иголку взял с ниткой, втягивал долго, глаза плохие смолоду, гляжу – он обратно идет. Так что не успел. А то бы зашил. Никакая Капланша не прострелила бы в следующий раз.

– Снаряд в одно и то же место два раза не падает. Закон, Архип Архипыч, – подвел Иона итог беседе, хотя, конечно, хотелось поговорить на интересную тему еще.

А в очередной выходной пошел на экскурсию – посмотреть пальто Ленина. Особенно его интересовали дырочки. Хорошие дырочки. Обшиты красной ниточкой – для общей наглядности.

Пичхадзе все называли за глаза стариком, а ему хорошо если стукнуло пятьдесят. Но по уважению коллектива он шел вслед за Архипычем. Посоветует всегда, посочувствует. Говорил смешно: с несильным грузинским акцентом. Он к Ионе сразу пристал с разговором насчет планов:

– Ты чего хочешь от жизни?

– Ничего не хочу. Просто мне надо жить, – Иона мобилизовался как на политзанятиях, чтобы не попасться на ненужном слове.

– Правильно. А что для этого надо? – настаивал Пичхадзе.

– Не знаю. Может, подскажете, Григорий Михайлович?

– Я тебе сразу скажу: ты сошел с мерки. Мне пока с тобой говорить не о чем. Вот войдешь в мерку, тогда я с тобой и поговорю по душам.

Айрапетов объяснил Ионе, что Пичхадзе со всеми так – говорит загадками, а как дойдет до дела, человек хороший. Можно надеяться.

Ну, так.

День гардеробщиком – день швейцаром. Между прочим, открыть дверь перед человеком – тоже надо уметь.

Айрапетов учил:

– Ты не услуживаешь, ты просто людям делаешь приятное одолжение. Тебе не трудно, а им хорошо.

Однажды Ёня попал впросак. Сразу как оформился.

Обеденное время. Он видит, Айрапетов пошел на кухню – вернулся довольный, сытый. Посоветовал Ионе идти, не стесняться. Иона пошел, куда сказано, говорит повару: “Мне бы покушать”. Тот ему картошечку волной, петрушечку листиком, котлетку полтавскую, одну. Разве наешься? Иона обиделся.

Айрапетов смеется:

– Ты бы сказал: дай пожрать!

Так и попросил. Навалили – всего: и гречки, и картошки, и три котлеты, и большущий кусок сливочного масла на булке.

Зарплата небольшая. Зато чаевые и питание. Ну и, конечно, люди. Кого только Иона ни перевидал: все артисты прошли перед его глазами, и ученые, и композиторы, и писатели, и деятели, и иностранцы.

Как-то ночью, уже и буфет запечатали, в двери колотится человек. В белой рубашке-апаш, светловолосый. Иона его сразу узнал. А на дверях в ту ночь дежурил Пичхадзе – дверь приоткрыл и строго выговорил:

– Время-то у тебя какое в мозгах? Все заперто. Иди домой.

А тот ему в руку лепит большую бумажку:

– Пусти! Очень надо!

Пустил. Человек к Ионе подходит со слезами, – почувствовал, что отзывчивый, хоть и молодой:

– Ты мне в сыновья годишься! Достань отцу выпить! Я знаешь кто? – и деньги из широких штанин вытряхивает. А там – тысячи. Он ими трясет: – Что, вот это ничего не значит? А тут, между прочим, если ты не слепой, Ленин Владимир Ильич изображен в полном сходстве с реальностью! Или нет?! – Артист. Да такой, что весь мир дрожит от него. И вот – просит: – Все деньги бери, а мне выпить надо. Я тут рядом живу, что ж, по вокзалам бегать – сто грамм просить? Все кругом закрыто, все на замке.