Про героя Буривоя - [3]

— А ну, посмотрим, каналья, кто из нас двоих тут баба! Выходи, мерзавец, драться — забудь покамест что я твой князь!

Только эти разбойники окаянные только этого окрика, видать, и ждали: не смутились они ну ни капельки и, словно по команде, бросились на парня всей своей оравой.

Да только не на того, гады, они напали!

Буривой-то наш не по годам был бравым, и силою своею и ухваткою он лучшим витязям ни мало не уступал. Врезал он порки любителю по харе его небритой, и тот кувырком через стол покатился, ноги аж кверху задрав… Но тут и Буривою по роже досталося. Отлетел он к стене шершавой, назад потом споро отшибнулся, от летящего в него кулачины ловко увернулся и вметелил по челюсти одному из злодеев, а второму ногою в пах заехал…

И пошла у них там такая драка ярая, что ежели со стороны поглядеть, то можно было даже ахнуть. Пятеро здоровенных вояк с одним витязем храбрым не могли справиться, и даже он их стал было как будто одолевать, ибо из пятёрки ватажников трое уже в отрубоне валялися…

Да тут вдруг взметнул Бурша громилу нападавшего себе на плечи, а потом на вытянутых руках его он поднял и швырнул тушу дебёлую во второго врага, сшибив его летящим телом, словно биткою кеглю. И… И!.. Помутилося вдруг отчего-то в ясных княжьих очах, по мышцам могучим вялая волна у него пробежала; закачался свет-сокол наш ясный, словно на ветру ясень, да в беспамятстве на пол он и брякнулся.

…А как стал он через времечко неизвестное опамятоваться и раскрыл, наконец, слипшиеся свои очи, то обнаружил с удивлением вот что: лежал он, оказывается, в полумраке на полу подвала затхлого, и руки да ноги его мощные цепями были прочными схвачены. Попробовал было обманутый князь цепи те гремящие сгоряча порвать — да куда там! Их, наверное, и сам медведь не порвал бы, не то что скованный и ослабевший юнак.

Горько, ох и горько сделалось у Буривоя на душе! Как комарик, в лапы злодеев он ведь попался! Обдурили его, опоили, гады, какой-то дрянью, и вот на́ тебе — пленённым оказался владыка державный!

А пуще всего то его огорчало, что предал его ни кто иной, как родной брат, коего их общая матушка, так же, как и самого Буривоя, под сердцем своим вынашивала.

Не иначе как на власть княжескую Гонивойка позарился, догадался в тяжких раздумиях старший брат — он же после него первый был наследник княжьей державы!

Три дня томительных в подвал сыроватый никто не заходил, несмотря на крики Буривоевы гневные и на его громкие призывы. Наконец, на день четвёртый, загремели запоры на дверях кованных, и вступили в тёмное подземелье двое. Одним из вошедших был, очевидно, слуга, крупный такой малый с безумными совершенно глазами, а зато вторым оказался, как Буривой того и ожидал, братец его коварный, Гонивойка-предатель.

Хотел было благородный пленник к совести братниной обратиться и язвить ужо её думал словами упрёка жгучего, да потом вдруг передумал. И то верно — разве у подлецов совесть-то имеется? Зряшное ведь дело искать у них то, чего у них нету. Этих негодяев без лишних слов бы — да к справедливому ответу!.

Только вот силы чинить расправу у князя скованного теперь не было.

Осветил Гонивой зажатым в руке факелом избитое и исхудалое лицо брата, усмехнулся он этак презлорадно и вот чего ему сказал:

— Здорово живёшь, бывший князь! Вот тут теперь ты и будешь править! Ха-ха! Крысами, значит, мышами и пауками… Покуда не околеешь здесь, как шелудивый пёс, на соломе на этой трухлявой!. Знай же, братец — теперича я Буянский князь! Я! Я!. А ты, хотя и жив пока ещё, но — нету, нету тебя! Ни для кого, кроме меня, нету!. Мог бы я тебя сразу убить, да только я пятнадцать лет твою особу удачливую возле себя терпел, так что и ты потерпи свою никчёмность столько же!

Раздулся Гонивой от спеси своей нутряной, и будто повеяло вокруг духовной вонью. Сумасшедшая злая радость плясала в очах его тёмно-карих, но мало-помалу она улеглась.

Не понравилось, видно, новому князю каменное спокойствие обманутого им брата…

— Почему молчишь, Бурша? — вопросил обманный князь узника сидящего, — Отчего великому правителю и слова в ответ не молвишь?

Усмехнулся и Буривой в свой черёд, ибо жалкою ему вдруг показалась Гонивоева подлая душонка. Ничего он предателю не ответил, а зато плюнул в его сторону липкою слюною и попал негодяю точнёхонько в его крысиную морду.

Аж перекосило от злобы уязвлённого мерзавца!

Подскочил он к пленнику не сдавшемуся и уж ногою на него замахнулся, чтобы его ударить, да… не нашёл в себе решимости сделать это под немигающим Буривоевым взглядом.

Позеленел Гонька от ярости, заскрежетал он скрипуче зубами, да и выскочил быстро вон, словно из паза гнилая пробка.

А преданный им брат остался бедовать в своём мрачном и страшном каземате.

И потянулись для несчастного пленника нескончаемо-тягучие дни тюремные…

Поначалу-то был он жаждой воли зело преисполнен, и искал князь различные способы к обретению милой свободы. Да только понял он через времечко изрядное, что дело это, как видно, зряшное… Подвал, в котором Буривой томился тоскою неуёмною, невелик был да весьма-то тёмен, и имелось в нём одно-единственное оконце под самым грязным потолком. В первый же день своего заточения Бурша это окно обследовал, вскарабкавшись наверх по стенным камням и ухватившись руками за витые решётки. И увидел он с той стороны вот что: сразу же за стенами толстенными находилось небольшое лесное озеро, окружённое сплошь густым лесом. Холодный, очевидно северный, ветер гнал по озеру волны в сторону каменного здания, и те волны разбивались о стену с тихим плеском…